Антология экспедиционного очерка

Материал нашел и подготовил к публикации Григорий Лучанский

Источник:  Чистовский Олег Григорьевич. В стране великих гор. Государственное издательство географической литературы, Москва, 1959  г. 

Предисловие 

Мало кому известен поистине героический труд многочисленных топографических партий, прокладывающих дороги через ледяные торосы и нагромождения скал, через таежную глушь – от берегов Ледовитого океана до высочайших вершин Памира. Своей самоотверженной работой они открывают новые, ранее не использовавшиеся территории, способствуя их освоению, находят пути к тайникам земли, дают ключ для новых научных открытий. Ни одно полевое исследование не может обойтись без карты.

Однажды далеко в горах Памира на дно глубокого ущелья реки Мургаб обрушилась гигантская скала и перегородила реку. Выше завала возникло глубокое озеро, достигающее 60 километров в длину. Неприступны суровые хребты, стерегущие Сарезское озеро, опасны молодые его берега, грозящие обвалами и камнепадами. Но смелый советский исследователь проникает и в этот труднодоступный район, бесстрашно плывет по озеру на резиновой лодке, совершает восхождения на ледяные пики, уточняет карту Памира.

Долго на картах Памира в ледниковой области зияли «белые пятна» – необследованные территории. Это целая ледяная страна с огромными ледниками, таинственными перевалами, уходящими высоко в небо вершинами. Неохотно отдает она свои тайны, встречая смельчака ледопадами, трещинами, отвесными стенами. Здесь нет пищи, нет топлива. Здесь затаился один из величайших ледников мира – ледник Федченко.

В книге О. Г. Чистовского нет вымысла, сохранены даже подлинные имена и фамилии участников высоко­горной Памирской экспедиции 1945 – 1949 годов. В ней живо и интересно рассказано о жизни и работе топо­графических отрядов, проводивших съемку самых труднодоступных высокогорных районов Средней Азии, о том, как было стерто последнее «белое пятно» с кар­ты Памира.

Автор собрал материал для книги во время совмест­ных маршрутов с отрядами, а также из бесед с участни­ками экспедиции.

Преодоление трещины на леднике Федченко

Метеогляциологическая обсерватория на леднике Федченко

Отряд Соколова отправляется в плавание

Караван экспедиции движется по долине Кокуйбель

На Памир!

 

1

 

Весна – чудесная пора обновления жизни. Дремавшая природа пробуждается и быстро одевается в цветущий наряд.

Для топографов весна, как, впрочем, и для всех экспедиционных работников, – это пора завершения камеральной обработки прошлогодних полевых материалов и начала нового сезона – полугодовой работы и жизни на лоне природы.

Еще только начинает оседать снег под теплыми лучами солнца, а полевики уже проявляют весеннее беспокойство. Пересматривается экспедиционное снаряжение; начинается беготня по магазинам в поисках рыболовных снастей и охотничьих боеприпасов на лето.

Когда осевший и почерневший снег на глазах превращается в воду, стекающую ручейками по склонам, весеннее волнение можно заметить и у более уравновешенных топографов. Они то и дело поглядывают в окна, за которыми стоят по-весеннему черные деревья с набухшими почками, готовыми вот-вот распуститься. Радостно думать, что скоро не нужно будет сидеть в душных комнатах за полированными чертежными столами над планшетами и кальками, заполнять формуляры трапеций и без конца вносить правки по замечаниям всевидящих корректоров.

Яркие лучи назойливее лезут через широкие окна в комнату, и от них, как щитами, приходится загораживаться листами ватмана или картона.

А весна идет твердым шагом по земле. Уже открыты окна, и с улицы доносится весенний гомон ребятишек, гоняющих по лужам крохотные кораблики. Комната заполняется ароматом цветущих акаций, от которого слегка кружится голова. Против победоносного натиска весны не могут устоять даже скептики, твердо заявившие осенью, что переквалифицируются в картографов и что в поле больше никогда не поедут! Они позабыли свое осеннее брюзжание и тайком от всех тоже начинают готовиться в дорогу.

Наконец, наступил долгожданный день. Законченные планшеты и объемистая документация к ним отправлены на картографическую фабрику.

Завершен годовой кропотливый труд. Настало время, когда можно немножко побездельничать и не спеша приступить к ознакомлению с новым заданием, а заодно и с новым районом, где придется работать летом. Затем сборы в путь...

 

2

 

Еще осенью, как только полевики вернулись на зимние квартиры в Джизак, в топографический отряд проникли слухи о том, что со следующего года предстоит работа в горах Памира. Все привыкли верить подобным слухам, так как по собственному опыту знали, что они подтверждались. Поэтому таинственная «Крыша мира» стала главной темой всех разговоров. Начался розыск литературы о Памире по библиотекам и букинистическим магазинам. Брали все: и художественные произведения, и отчеты первых памирских путешественников, и толстые труды комплексных научных экспедиций, и брошюры, написанные альпинистами. По литературным источникам трудно было получить подлинное представление о Памире, но все сходились в одном мнении: работать и жить в горах лучше, чем в пустынях Каракум и Кызылкум с бесконечными однообразными барханами, похожими на застывшие морские волны, или в Голодной степи с растрескавшейся глинистой поверхностью и побуревшей чахлой растительностью, где джизакскому отряду приходилось производить съемки. Самое, пожалуй, неприятное в горах – лазание по высоким кручам с тяжелой ношей. Зато там красивые и разнообразные горные пейзажи; чистый, насыщенный озоном воздух; хрустально-прозрачная, сводящая зубы вода порожистых рек; густая, иногда в рост человека трава; заросли облепихи и шиповника; рощи берез и арчи; леса высокоствольной ели.

Так было при съемке хребтов Тянь-Шаня. А что ждало на Памире?

Слухи и вправду подтвердились. На базе джизакского топографического отряда была создана высокогорная экспедиция для составления топографической карты Памира. В ее состав входили три полевые партии: геодезическая, фототеодолитная (Фототеодолитная съемка применялась и раньше при картографировании высокогорных местностей, как отдельный вид работы, но была малоэффективна, так как большие участки оставались не покрытыми съемкой и топографическая; камеральная фотограмметрическая; фотолаборатория. Руководителем экспедиции был назначен И. А. Рубис, его заместителями по технической части – П. Н. Рапасов и А. И. Козловский.

В экспедицию зачисляли только таких топографов и геодезистов, которые обладали безупречным здоровьем и имели производственный и альпинистский опыт, приобретенный в горах Кавказа и Тянь-Шаня.

С приездом Рапасова начались занятия по теории фототеодолитной съемки. На долю будущих фототеодолитчиков выпала самая трудоемкая часть задания.

По плану работ предусматривалось проведение фототеодолитной съемки (Фототеодолитная съемка применялась и раньше при картографировании высокогорных местностей, как отдельный вид работы, но была малоэффективна, так как большие участки оставались не покрытыми съемкой), дающей в сочетании с аэрофотосъемкой хорошие результаты в высокогорных районах. Сущность такого комбинирования заключается в том, что местность фотографируется дважды: один раз фототеодолитом с земли, а другой фотокамерой с самолета.

Материалы фототеодолитной съемки дают возможность при помощи специального прибора – стереоавтографа – зарисовать основные формы рельефа на значительную часть планшета и получить необходимое количество плановых и высотных точек для дальнейшей работы на аэрофотоснимках. В поле эти снимки дешифрируются для получения контурной части карты.

«Мертвые» пространства, возникшие при фототеодолитной съемке, заполняются аэрофототопографической. Этот метод был опробован в 1943 году при топографической съемке высокогорной и труднодоступной части Центрального Тянь-Шаня, где за один летний сезон удалось заснять площадь в 8000 квадратных километров. При обработке полевых материалов в Ташкенте была камеральным способом открыта и определена вторая по высоте вершина Советского Союза – пик Победы (7439,5 метра) (За это выдающееся географическое открытие начальник экспедиции инженер П. Н. Рапасов и топографы-фототеодолитчики Н. Я. Гамалеев и А. Ф. Кокшаров были награждены Ученым советом Географического общества Союза ССР 18 октября 1947 года золотой медалью имени П. П. Семенова-Тян-Шанского).

Тогда это был единственный метод, пригодный для съемки высокогорных районов, поэтому его и приняли «на вооружение» при топографической съемке Памира. Учитывая исключительно трудные физико-географические и климатические условия Памира, большую площадь, подлежащую съемке, и геодезическую необеспеченность Памира, было решено выполнить топографо-геодезические работы в течение четырех-пяти полевых сезонов. В техническом проекте предусматривалось в поле произвести фототеодолитную съемку на большой площади; проложить между Алайским и Гармским базисами через хребты Памира основной геодезический ряд второго класса с измерением промежуточного Аличурского базиса и несколько геодезических рядов заполняющей сети; протянуть по автомобильным трактам Ош – Хорог и Хорог – Сталинабад нивелирный ход второго класса с последующей привязкой к нему пунктов триангуляции; заснять мензульным способом узкие полосы вдоль важнейших дорог; отдешифрировать элементы рельефа и местные предметы на аэрофотоснимках, которыми должен был обеспечить экспедицию летно-съемочный отряд Средне-Азиатского аэрогеодезического предприятия.

Камеральные работы экспедиции предполагалось производить в городе Намангане, расположенном в восточной части Ферганской долины.

На полевые работы экспедиция выехала весной 1945 года.

 

3

 

Может возникнуть вопрос: почему в середине XX века для картографирования Памира потребовалась организация специальной экспедиции? Можно подумать, что Памир до сих пор оставался «белым пятном». Чтобы ответить на эти вопросы, обратимся к истории изучения Памира.

С самого начала исследования Памира, наряду с другими работами, производилось картирование, так как без карты невозможно всесторонне изучить местность. Недаром известный географ Алексей Павлович Федченко придавал большое значение картографической изученности высокогорья. Он писал в 1875 году: «Картографы приходили в отчаяние, когда им нужно было изображать эту часть Азии (местность к югу от Ферганы – О. Ч.), и, рисуя бог знает что, оговаривались, что «нам поверхность луны лучше известна, чем эта местность».

В 1876 году из Алайской долины через перевал Терсагар в долину Муксу проникли участники экспедиции М. Д. Скобелева – географ Костенко и топограф Жилин. Географ описал долину, а топограф произвел съемку в районе Алтынмазара.

Два года спустя 25 июля из Самарканда отправилась экспедиция под руководством энтомолога В. Ф. Ошанина с целью исследования Каратегинского и Дарвазского хребтов. В работе экспедиции приняли участие классный топограф Г. Е. Родионов и ботаник М. И. Невесский. Экспедиция трудным неизведанным путем проникла в верховья Муксу, где обнаружила язык грандиозного ледника, которому В. Ф. Ошанин присвоил имя А. П. Федченко. 14 сентября Ошанин, Родионов и Невесский взошли на язык открытого ими ледника, но из-за внезапно испортившейся погоды вынуждены были вернуться в Алтынмазар.

Василий Федорович Ошанин писал о работе Родионова:

«Съемка, произведенная товарищем моим по путешествию, Г. Е. Родионовым, доставила первый точный материал для картографии этой части Средней Азии». За съемку в Каратегине Г. Е. Родионова наградили серебряной медалью РГО.

В ферганской научной экспедиции 1877 года, которую возглавляли ботаник Н. А. Северцов и геолог И. В. Мушкетов, участвовали астроном Ф. Ф. Шварц и классные топографы А. И. Скасси и В. С. Руднев. Им предстояло выполнить астрономические наблюдения, произвести топографическую съемку маршрутов экспедиции и проложить нивелировку. Из-за болезни топографа Руднева, отправленного в город Ош, все дальнейшие топографические и частично астрономические работы выполнил топограф Скасси. Им произведена маршрутная съемка от Оша до озера Яшилькуль с заходом в район озера Рангкуль.

Северцов дал высокую оценку разносторонней деятельности Скасси. По достоинству оценил ее и Ученый совет Русского географического общества (РГО), присудив ему серебряную медаль (Кроме этой почетной награды, А. И. Скасси удостоен и других медалей РГО: в 1886 году Малой золотой медали и в 1889 г. медали Ф. П. Литке).

В 1882 году в экспедиции А. Э. Регеля маршрутную съемку по Дарвазу и Шугнану производил классный топограф П. Е. Косяков. Насколько затруднительно было продвижение экспедиции, можно судить по двум отрывкам из «Путевых заметок», составленных П. Е. Косяковым:

«На половине выше описанного подъема дорога была испорчена весенним дождем, и хотя волостной управитель позаботился об ее исправлении, однако она была исправлена весьма дурно, так как исправляющие дорогу желали, вероятно, скорее сбыть с рук дело. На одном из промытых весеннею водою карнизов была положена ничем не укрепленная балка с несколькими камнями сверху, присыпанными землею. Я ехал впереди, за мною казак и переводчик вели по вьючной лошади, в конце же шел вожак. Я, казак и переводчик благополучно переправились по этому импровизированному мосту, но вьючная лошадь переводчика неосторожно ступила на край балки, которую наши лошади успели раскачать, и мгновенно полетела вниз. Бедное животное до 30 саж. катилось, как будто колесо, и, наконец, ударившись о большой камень, остановилось; но зато от нее оторвался вьюк и отлетел еще на 20 саж. вниз.

С большим трудом вывели искалеченную лошадь и еще большего труда стоило оттуда достать вьюк. При подъеме я тотчас поспешил уведомить доктора Регеля, ехавшего сзади, но первая его лошадь уже ступила на балку и потерпела ту же участь, как и лошадь переводчика, а Регель отложил переправу до утра, так как становилось темно, и вернулся назад к озеру».

И далее: «На всем протяжении от кишлака Джар до Кала-и-хумба дорога идет берегом р. Пянджа и имеет северо-восточное направление. Она идет большею частью откосом, а в некоторых местах по карнизам, навесным мостикам, балкончикам, которые приделаны к отвесным скалам и придерживаются различного рода подпорками. Во многих местах приходилось снимать с лошадей вьюки и переносить их на руках, так как мостики и балкончики были так узки, что лошади с вьюком никаким образом не могли пройти».

В своих заметках Косяков с горечью пишет и о плохом материальном обеспечении отряда. Денежные средства частично были ему выданы ассигнациями и кокандской монетой, которые в Дарвазе не принимались. Вьючный транспорт и переводчика топограф нанимал на свои средства. В довершение всего он проболел два месяца малярией. Но, несмотря на тяжелые условия работы, составленная и вычерченная Косяковым карта маршрутов по Дарвазу и Ванчу – образец картографического искусства того времени – по достоинству отмечена серебряной медалью РГО.

В 1883 году через Алайскую долину на Памир прошла экспедиция Д. В. Путяты. В ее составе были классный топограф Н. А. Бендерский и геолог Д. Л. Иванов. За сравнительно короткий срок экспедиция определила несколько астрономических пунктов, выполнила маршрутную съемку и провела геологические исследования. Результаты экспедиции оказались настолько ценными, что ученый совет РГО наградил руководителя и участников Малой золотой медалью.

В 1887 году Памир посетила экспедиция братьев Г. Е. и М. Е. Грумм-Гржимайло. Они достигли реки Кудара и поднялись в верховья реки Танымас. Григорий Ефимович собирал коллекции и разносторонний материал по характеристике местности, а также проводил метеорологические наблюдения; Михаил Ефимович осуществлял топографическую съемку. В верховьях Танымаса братья открыли несколько ледников. За свои исследования на Памире они были удостоены наград РГО.

В конце XIX века на Памир снаряжаются в основном топографо-геодезические экспедиции. Несколько полевых сезонов подряд на Памире провел известный астроном П. К. Залесский. Астрономические экспедиции под руководством Залесского работали на Памире с 1891 по 1897 год. За многолетние успешные труды в Туркестанском крае Залесский награжден медалью Ф. П. Литке.

С именем славного туркестанца – геодезиста Михаила Ильича Чейкина связано распространение на Памире триангуляции. Летом 1903 года Чейкин совершил путешествие по Каратегину и Дарвазу для выяснения возможности проложения триангуляции в этих труднодоступных для геодезистов районах. В своем отчете Чейкин указал, что проложение ее от геодезических пунктов Западного Таджикистана сопряжено с очень большими материальными затратами и непосильным физическим напряжением. Поэтому основной геодезический ряд на Памир было решено проложить от пунктов Ферганской триангуляции через хребты Алая и далее продолжить его по Восточному Памиру, где восхождение на вершины не связано с большими трудностями. Работу поручили наиболее опытным геодезистам – И. В. Парийскому и М. И. Чейкину. Парийский работал в равнинной части. Участок Чейкина охватывал предгорье к югу от города Ош, а также Кичикалайский и Алайский хребты. Завершив работу в окрестностях Оша, Чейкин начал подготовку к выходу в горы. На перевалах еще лежал зимний снег, а в ущельях свирепствовали бураны, но это не остановило русского геодезиста. С трудом пройдя в конце мая 1909 года перевал Чигирчик, Чейкин со своим караваном достиг реки Гульча и двинулся по ее долине на юг, делая остановки для подъемов на вершины. На скалистой вершине Тастараша на людей внезапно обрушился шквал с градом. Сильнейший ветер сбросил с утесов лошадей, и они погибли.

Людям с трудом удалось спуститься. Пройдя через перевал Таунмурун, Чейкин раскинул геодезическую сеть в верховьях реки Кызылсу, соединив ее с астрономическим пунктом на границе с Китаем. В долине реки Нура Чейкин обнаружил ели – превосходный материал для строительства геодезических знаков – пирамид. Добившись разрешения губернатора, он силами своего отряда произвел заготовку бревен для сооружения пирамид в Алае в следующем сезоне.

В декабре 1909 года на имя русского посла в Берлине поступило письмо от постоянного секретаря Международного геодезического союза. В письме сообщалось:

«На 16-й конференции Международного геодезического союза, заседавшей в Лондоне и Кембридже с 21 по 29 сентября 1909 года, обсуждался вопрос о значительных аномалиях в интенсивности и направлении силы тяжести, констатированных, с одной стороны, путем наблюдений с маятниками, произведенных на западе и северо-западе Памира русскими геодезистами с 1906 по 1909 год, с другой же стороны, на основании триангуляции и астрономических наблюдений, произведенных английскими геодезистами в Индии. Конференция постановила, что было бы весьма важно для изучения распределения континентальных масс в Центральной Азии изыскать средства для производства триангуляции на западном склоне центрального плато в Азии с целью связать между собою триангуляцию Индии с русской триангуляцией в Туркестане».

Русское правительство приняло это предложение, так как соединение двух триангуляций имело не только научное, но и большое практическое значение для России. Ответственная работа по соединению двух триангуляций была возложена на Михаила Ильича Чейкина. В виду необжитости Восточного Памира, большую часть года отрезанного от крупных населенных пунктов, и учитывая суровые условия, эту работу предполагалось закончить за несколько летних сезонов. Начав 27 мая 1910 года наблюдения на построенных в предыдущем году пирамидах, Чейкин перебросил геодезический ряд через Заалайский хребет (Абсолютная высота пика Ленина, самой высокой вершины Заалайского хребта, определена с других точек впервые М. И. Чайкиным и равна 7127,9 метра) на Восточный Памир и к 27 сентября довел его почти до поста Памирского (ныне Мургаб.– О. Ч.). В 1911 году Чейкин пробыл на Памире с 17 мая по 17 сентября. В этот период им проложен второклассный ряд (Подразделение триангуляции на классы производится в зависимости от точности измерений. Наиболее точная триангуляция первого класса) от пунктов, расположенных вблизи Мургаба, до границы с Китаем через высочайший Сарыкольский хребет. Во второй половине сентября Чейкин прокладывал геодезический ряд по долине реки Сурхоб, но раннее наступление зимы заставило его прекратить работу. Опасаясь, что глубокий снег завалит перевалы через Алайский хребет, Чейкин со своим небольшим отрядом спешно перебрался через труднодоступный перевал Караказык. Путь оказался исключительно трудным. Завьюченные лошади вязли в рыхлом снегу и падали на обледенелых скалах.

Суровая и затяжная зима 1912 года на месяц задержала открытие перевалов через Алайский хребет, и Чейкин вынужден был заняться постройкой пирамид в окрестностях Андижана. С получением известия об открытии перевала Талдык экспедиция в составе Чейкина, Мораити, Ледомского, отряда казаков и каравана тридцати вьючных лошадей выступила из Оша. Пятьсот с лишним километров прошли за шестнадцать дней. Несмотря на горную болезнь, не пощадившую почти никого из участников перехода, и постоянное перевьючивание строевого леса при подъемах и спусках, переход был сделан в кратчайший срок.

В районе поста Кызылрабат, куда прибыла экспедиция, под руководством начальника топографического отдела Репьева был измерен базис и проведены Чейкиным завершающие работы по соединению туркестанской и индийской триангуляции.

Последние наблюдения Чейкин произвел на пирамиде Беик (5265 метров), считавшейся в 1912 году самой высокой точкой в России, на которой был установлен геодезический пункт.

За три летних сезона Чейкин проложил ряд от Оша по восточной части Памира до связи с пунктами индийской триангуляции. 9 июля на русской территории произошла встреча начальника английского триангуляционного отряда Беля с отрядом Чейкина. Бель писал об этом: «Встреча была весьма гостеприимная; настроение у всех было приподнятое. Я должен был написать свое имя в их записных книжках, а они расписались в моей; затем взаимно друг друга сфотографировали. На обратном пути русские проводили меня до перевала, и мы расстались лучшими друзьями».

Чейкину пришлось работать в не менее тяжелых условиях, чем англичанам, экспедиция его была организована скромнее английской, однако задание было выполнено своевременно и успешно.

Последний раз Чейкину довелось побывать на Памире в 1915 году, где он проложил геодезический ряд по реке Кокуйбель. В это же время геодезист Виллим распространил цепочку треугольников в Аличурской долине до озера Яшилькуль.

В 1916 году Русское географическое общество снарядило под руководством астронома Я. И. Беляева экспедицию для рекогносцировочного обследования долины реки и ледника Гармо. Во время движения экспедиции от кишлака Пашимгар через Гармо вплоть до истоков реки Ванча Беляев производил буссольную съемку, определяя расстояние по времени перехода от одной точки до другой. Координаты начального и конечного пунктов были определены астрономически. В середине маршрута для контроля был установлен еще один астрономический пункт. По этим материалам Беляев составил схематическую карту неизвестной еще части высокогорья.

Подводя итоги почти полувековой деятельности русских астрономов, геодезистов и топографов на Памире, можно уверенно сказать, что их трудами был накоплен обширный картографический материал, имевший в свое время важное научное и практическое значение. Однако составленные карты были далеки от совершенства, так как в их основе лежали материалы инструментальных, полуинструментальных и глазомерных съемок разных масштабов, часто не связанных между собой. Рельеф на картах изображался горизонталями и частично отмывкой, а в отдельных местах просто указывалось «не обследовано». Большим белым пятном зияла на карте северо-западная высокогорная, наиболее труднодоступная часть Памира, о которой местное население рассказывало разные легенды.

После Великой Октябрьской социалистической революции исследования высокогорных районов Средней Азии были продолжены. В 1928 году Памир посетила крупная экспедиция Академии наук СССР, в которой приняли участие немецкие ученые и альпинисты. От Советского Союза вошли: астроном Я. И. Беляев, геодезист К. В. Исаков и топограф И. Г. Дорофеев.

Большая заслуга в исследовании северо-западной части Памира выпала на долю топографа Ивана Георгиевича Дорофеева, который впервые прошел весь ледник Федченко, измерил его длину и произвел буссольную съемку в бассейне этого величайшего ледника. Принимавший участие в этой экспедиции, ныне академик, Дмитрий Иванович Щербаков писал по поводу работы Дорофеева:

«Составление первой точной карты этой области мощного оледенения (бассейн ледника Федченко. – О. Ч.) в значительной мере обязано участнику экспедиции советскому топографу И. Г. Дорофееву, который в течение четырех месяцев работал на больших высотах, производя рекогносцировку совершенно неисследованных районов и нанося ситуацию местности на планшеты.

...Особая ценность работы И. Г. Дорофеева заключается в том, что им пройдены «мертвые» пространства, которые не покрывались еще фототеодолитной съемкой, и, что еще важнее, результаты его съемки были готовы непосредственно после ее выполнения на месте и могли быть использованы для нужд других сотрудников экспедиции.

Материалы И. Г. Дорофеева и других участников экспедиции легли в основу карты ледников системы Федченко... а также карты Западного Памира. Таким образом, И. Г. Дорофееву принадлежит честь существенных географических открытий, его работа является примером самоотверженной деятельности исследователя-топографа в высокогорном районе».

Каждый год на Памир снаряжаются научные экспедиции, и Дорофеев на протяжении шести лет, начиная с 1928 года, – неизменный их участник (В 1956 году И. Г. Дорофеев вышел на пенсию. Однако его не устраивала спокойная жизнь пенсионера. Несмотря на возраст и пошатнувшееся здоровье, он в 1958 году в качестве начальника объединенного советско-германского геодезического отряда трудится в составе гляциологической экспедиции Академии наук Узбекской ССР по исследованию ледника Федченко).

Пятнадцать разных организаций производили на «Крыше мира» топографо-геодезические работы, благодаря чему значительно увеличилось число астрономических и геодезических пунктов, а съемками покрыта большая площадь в северо-западной части высокогорья. Однако накопленный картографический материал нельзя было использовать для составления точной карты Памира, удовлетворяющей требованиям, предъявляемым к современным картам.

Эти соображения и легли в основу решения о проведении на Памире заново топографо-геодезических работ.

 

Глубокая разведка

 

1

 

На краю гигантской чаши – благодатной Ферганской долины в тени фруктовых садов расположился уютный город Ош. Его история теряется в глубокой древности. Когда-то это был караван-сарай, специально основанный на длинном торговом пути между Азией и Европой. Из Индии и Китая по этому пути двигались большие караваны с шелком и парчой, бочонками пороха, мешками урюка, риса, кишмиша. А из европейских стран направлялись караваны с дорогими мехами, пенькой, медом и другими товарами, которых не было в Азии. Располагаясь на межконтинентальном караванном пути, Ош быстро разросся. Здесь поселились искусные мастера, превращавшие добытое в окрестных горах золото и железо в красивую утварь и добротное оружие. С открытием других, более удобных торговых путей из Азии в Европу караванная дорога, проходившая через Ош, потеряла былое значение. Все реже на ней слышались монотонные колокольчики караванов, и город Ош постепенно превратился в захолустный тихий кишлак, каких было много в Средней Азии до установления советской власти. После объявления Киргизии Советской Социалистической Республикой Ош снова приобрел важное значение, став областным центром. Кроме того, благодаря удачному расположению Оша в нем с конца XIX века останавливаются почти все экспедиции, устремляющиеся из Ферганской долины на Памир. Некоторые жители Оша даже принимали участие в экспедициях Н. А. Северцова, И. В. Мушкетова, Н. Л. Корженевского, А. Е. Ферсмана, Д. И. Щербакова и других замечательных исследователей, отдавших много сил для изучения «Крыши мира».

Сначала для проникновения на Памир экспедиции пользовались участком караванной дороги Ош – Сары-Таш. В 30-х годах, когда началось освоение высокогорья, эта дорога была превращена в автомобильный тракт, проложенный затем через Мургаб до Хорога.

Город Ош стал начальным пунктом, главной полевой базой и для высокогорной топографической экспедиции, разместившейся в обширном помещении на Советской улице. Во дворе находились запасы сена и мешки с овсом. Длинные здания складов были до отказа набиты экспедиционным снаряжением и продовольствием.

По соседству со складами разместился автопарк экспедиции. Как для смотра выстроились трехтонки и полуторки, помолодевшие от свежей краски, с колесами, обутыми в новые узорчатые шины. Машины были готовы к отправке в дальний путь. Но выезд откладывался со дня на день из-за того, что памирские перевалы были еще скрыты под зимним снегом.

Открытия «навигации» с нетерпением ожидали и в Памирском автотранспортном управлении, чтобы приступить к завозу продовольствия, топлива и промышленных товаров в населенные пункты Горно-Бадахшанской автономной области.

Был уже конец мая, но регулярное, автомобильное движение по тракту Ош – Хорог еще не началось. Памирские дорожники прилагали все усилия, чтобы быстрее очистить перевалы от снега, выпавшего минувшей зимой в небывалом количестве.

Как разведчики пути из Оша на высокогорные пастбища Алая первого июня выступили с табунами лошадей чабаны и доярки колхозов, расположенных в Ферганской долине.

И только третьего июня на Памир вышла первая колонна лошадей и мулов экспедиции. Колонну обслуживали две машины, подвозившие сено и фураж к местам ночных остановок. 5 июня колонна начала подъем на перевал Чигирчик. От прошедших сильных дождей дорога раскисла, и копыта животных вязли в мокрой глине. У вершины перевала лошади и мулы то и дело сбивались в кучу, ржали, рвали чомбура, теряли попоны... Пришлось затратить много сил, чтобы довести колонну до 98-го километра, где был назначен бивак. Через шесть дней пути колонна восьмого июня прибыла в Алайскую долину.

 

2

 

В то время, когда колонна экспедиции вышла из Оша, на южной стороне перевала Талдык дорожники метр за метром пробивали в глубоком снегу длинную траншею, чтобы открыть перевал для пропуска автомашин. За самоотверженной работой дорожников участка Сары-Таш следили жители Оша. Ежедневно начальник дорожного участка передавал по радио в Ош сводку о ходе работы на Талдыке.

Наконец, пришло долгожданное известие об окончании прокладки траншеи. Путь для машин через перевал Талдык был открыт. Полевики обрадовались, всем надоело торчать на базе без дела.

Прошло несколько дней после выхода на Памир первой колонны машин. В Сары-Таше удалось договориться с руководством дорожного участка о выделении на время здания клуба для размещения инженерно-технического и обслуживающего персонала экспедиции, чтобы люди привыкли к большой высоте, «акклиматизировались».

Рубис распорядился попутно с грузами начать перевозку в Сары-Таш и людей. Рапасов, торопивший всех со сборами, успокоился лишь тогда, когда сел в закрепленный за ним додж и во главе десятка грузовых машин устремился в сторону Памира. К подножию перевала Талдык колонна подошла в сумерках. Подъем на перевал оказался исключительно трудным. Обильные талые воды размочили дорогу; задние колеса машин увязали почти по ступицы и прокручивались вхолостую, далеко откидывая комья глины. Водители и пассажиры, увязая в густом месиве, подкладывали под буксовавшие колеса доски, камни, подстилали брезенты, подсыпали песок и гравий. Ревя моторами, машины тащили друг друга на буксире...

– Даже не верится, что выбрались на Талдык, – вытирая шапкой со лба пот, сказал шофер Тюлькин подошедшему прикурить Токареву.

– Я тоже думал, что сегодня не выберемся.

– Ты правильно думал, – усмехнулся Тюлькин, – уже, брат, час ночи. Почти пять часов поднимались. На наше счастье подморозило, а то бы пришлось загорать на дороге.

Машины экспедиции заполнили пространство между пустовавшим домом дорожного мастера и памятником инженеру, погибшему при строительстве дороги. От ярких автомобильных фар на перевале стало светло. Чумазые шоферы стучали по резине монтировками или носками сапог, проверяя состояние скатов, подтягивали веревки, которыми был увязан груз, копались в моторах. Пассажиры бегали вокруг машин, колотя себя руками, чтобы согреться. Снова заработали моторы, и машины одна за другой стали осторожно съезжать по длинному, петляющему спуску, получившему в горах название «серпантин». У подножия перевала колонна втянулась в узкий снежный коридор с отвесными, высотой в несколько метров стенами. Потом дорога запетляла по дну долины. Среди непроглядной тьмы внезапно появились тусклые огоньки Сары-Таша. Все оживились, предвкушая теплый ночлег после изнурительного пути...

Крохотный поселок Сары-Таш после появления в нем участников высокогорной топографической экспедиции стал многолюдным и оживленным. Фототеодолитчики под руководством Рапасова проходили полевую практику, проверяли инструменты, испытывали качество фототеодолитных пластинок. Мастер спорта В. Станкевич обучал геодезистов преодолению ледников и скал, пользуясь альпинистским снаряжением. Начальники отрядов перед выездом на свои участки получали имущество и продовольствие.

 

3

 

Первым из Сары-Таша выехал отряд топографа Александра Ивановича Силенка. Ему предстояло произвести фототеодолитную съемку в районе рек Караджилга и Маркансу.

Базу отряда Силенок организовал в единственном жилище – доме дорожного мастера, расположенном в центре участка; в одной из комнат было сложено имущество. Рядом с домом установили две островерхие палатки, в которых вместе с рабочими разместился и Силенок.

– Вы бы устроились в комнате, – посоветовал ему высокий молодой рабочий Гафиз Газизов.

– Я, браток, люблю летом на воздухе спать, – улыбнулся Силенок, молодой человек невысокого роста, с непокорным хохолком на голове, с юным восторженным взглядом и жидкой бородкой. Бороду, как и многие полевики, Александр Иванович отпускал только летом. Он присел на ящик теодолита, вынул из полевой сумки карту и развернул ее, размышляя о том, в какую сторону лучше отправиться на рекогносцировку. Теребя тонкими пальцами русую бородку, он всматривался в кружочки, обозначавшие узловые пункты наблюдений. Прекрасный мензулист, работавший в глухих таежных районах, в Кулундинской степи, на вершинах Чаткальского хребта, Силенок впервые занимался незнакомым ему видом топографической съемки и чувствовал себя неуверенно.

«Поеду сначала вниз по Маркансу и осмотрю восточную часть», – решил он. С картой в руках Силенок вышел из палатки и посмотрел в ту сторону, куда предполагал отправиться. Вдали виднелись склоны пологих хребтов, местами скалистые, а за ними вздымались в чистое синее небо далекие снежные исполины. Любящий свою профессию, восторженный по натуре, Александр Иванович радовался предстоящему походу. Его всегда тянуло в неизведанные края, туда, где редко ступала нога человека... Из-за палаток от коновязи послышались крики рабочих. Силенок поспешил к ним. Рабочие, повалив на землю мула, пытались связать ему ноги, чтобы подковать. Мул вскидывал голову и отчаянно брыкался. Когда его опутали веревками, Газизов принялся прибивать к копытам подковы. Таким же образом подковали и остальных непокорных мулов.

– Ну, теперь попробуем объездить этих шайтанов, – проворчал Газизов, снимая фартук. Он смело подошел к мулу под кличкой Сивый и накинул ему на спину седло. Мул прянул длинными ушами и, почувствовав на спине непонятный предмет, вскинул высоко зад и сильно лягнул ногами. Газизов вовремя отскочил в сторону. Седло упало на землю, а Сивый пустился в галоп. Набегавшись, он примчался в лагерь. Рабочий снова хотел накинуть на спину мула седло, но Силенок остановил его:

– Лучше давайте сначала его повалим и свяжем ноги.

Связанного мула заседлали и только тогда распутали ноги. Почувствовав свободу, Сивый попытался освободиться от седла. Он вставал на дыбы, катался по земле, но сбросить седла так и не смог.

До самой темноты провозились с мулами, и только поздно вечером Газизов доложил топографу о том, что животные к походу готовы.

На рассвете Силенок, Газизов и Сейфуллин верхом на лошадях покинули базу. Сивый, завьюченный мешками с фуражом, замыкал кавалькаду. Долго ехали вдоль оголенного щебнистого берега реки. Через некоторое время стали попадаться кустики.

– Смотрите, дохлый архар, – указал плеткой Газизов.

Возле кустов в неестественной позе лежал архар с громадными завитками рогов.

– А вон еще. Да их тут целое кладбище! – на лице Газизова появилось недоумение.

Всадники слезли с лошадей и подошли к мертвому архару-рогачу. Газизов без труда вытянул из его спины клок шерсти.

– Давно он тут лежит. А ран нигде не видно. Осмотрели еще несколько животных, но ран на них тоже не обнаружили. Никто не мог объяснить таинственной гибели архаров.

Проехав метров двадцать, увидели еще более загадочную картину. Среди кустов валялось несколько мертвых волков.

– Уж не чума ли здесь прошла, – испуганно проговорил Сейфуллин.

– Не похоже, – возразил Газизов.– Ни одной сурчиной норы не видно.

– А мне кажется, вот в чем дело, – задумчиво поглаживая бородку, произнес Силенок. – Вероятно, волки преследовали архаров. И в этот момент пронесся один из смерчей, которыми так знаменита долина Маркансу. Он-то и погубил животных. Ведь в переводе Маркансу означает «Долина смерчей» или «Долина смерти».

– Раз волки и архары давно сдохли, почему же они не разложились? – удивился Сейфуллин.

– Здесь очень сухо, поэтому и не разложились. К тому же на больших высотах мясо не гниет, а высыхает, здесь ведь нет микробов, – объяснил Силенок.

В кустах что-то зашуршало, и Газизов машинально снял с плеча карабин. На него из кустов смотрел молодой волк, потом повернулся и медленной рысцой побежал в сторону. Гафиз быстро нагнал его и выстрелил в упор. Зверь взвизгнул и тут же затих.

– Наверно, хворый, а то бы удрал, – заключил рабочий, вешая на плечо карабин.

Отряд продолжал спускаться по долине. Километра через три увидели небольшое стадо архаров, пасшихся на склоне. Сивый, по-бычьи низко наклонив голову, помчался к стаду. Мешки с фуражом высоко подпрыгивали над седлом.

– Чертяка длинноухий, да он же рассыплет зерно! – воскликнул Газизов.

Архары, почуяв приближающегося к ним мула, сорвались с места и через мгновение скрылись за бугром. А Сивый в недоумении остановился, мотнул головой и бегом вернулся к каравану.

За три дня Силенок обследовал восточную часть участка. Намеченные по схеме узлы уточнил на местности. Второй большой поход он совершил с отрядом в юго-западную часть участка; здесь было решено произвести не только рекогносцировку, но и фототеодолитную съемку. Караван поднимался в верховья реки Караджилга. Вырвавшись из горного ущелья на равнину, река круто поворачивала к озеру Кара-Куль. Александр Иванович внимательно осматривал пологие скалистые склоны и ущелья, заполненные небольшими ледниками. Впереди возвышался снежный пик Веры Слуцкой, а слева из-за его склона выступал язык ледника. Было пасмурно и тихо, точно наступали сумерки. Силенок с тревогой посматривал на медленно плывущие тучи...

Подошли к языку ледника. Александр Иванович оставил одного рабочего с лошадьми и мулами, а сам с четырьмя другими рабочими начал подъем на ледник по моренным отложениям. Предстояло пройти по леднику несколько километров до подножия вершины. Ровные и пологие у подножия, кверху склоны становились круче и переходили в скалы, над которыми возвышался ледяной купол, похожий на сахарную голову. Давящая тишина действовала на всех удручающе. Шли молча с хмурыми лицами. Даже шутки Александра Ивановича оставались безответными. Вдруг Силенок увидел в ледяной ямке замерзшую ласточку. Каким образом эта общественная птица оказалась здесь, среди скал и льда? Увидев на ладони начальника замерзшую ласточку, рабочие очень удивились. Передавая ее из рук в руки, наперебой строили догадки, старались объяснить ее появление на леднике. Силенок обрадовался, заметив оживление на лицах своих спутников. Он положил ласточку в ту же ямку и присыпал ее осколками льда.

– Ну, братки, заберемся на вершину? – и он указал вверх альпенштоком.

– Заберемся, – бодро ответили рабочие. Цепочка людей двинулась дальше... На вершину поднимались долго, потеряв много времени на преодоление скал, казавшихся снизу легкопроходимыми; долго плутали, выискивая безопасные проходы – узкие каменистые балконы. Выбравшись на пологий фирновый склон перед самой маковкой, все облегченно вздохнули; впереди препятствий не было. На снежном куполе рабочие расторопно установили треногу и укрепили на ней теодолит. Отыскав в бинокль геодезические пункты, Силенок приступил к наблюдениям. Быстро делая отсчеты, он записывал в журнал мелкими ровными цифрами градусы, минуты, секунды... Затем попросил помощников вместо теодолита привинтить фотокамеру. Для Александра Ивановича наступил ответственный момент. Никогда еще за много лет работы топограф не чувствовал себя так неуверенно, как теперь. Он не мог увидеть плоды своих трудов сейчас же, на вершине. «То ли дело матушка-мензула, – думал он. – Засек с нескольких точек выделяющиеся предметы, получил высоты и рисуй себе на здоровье. Сразу видно, сколько снял. А тут как слепой». Александр Иванович прикинул, соответствует ли снимаемой местности трехсотметровый базис. И решив, что соответствует, повернул фотокамеру, укрепил зажимный винт. Оставалось щелкнуть затвором... Но сделать этого Александр Иванович не решился. Со вздохом вынул из кармана полученный в Сары-Таше экспонометр и еще раз определил экспозицию. «Две секунды, пожалуй, маловато. Дам шесть. Рапасов говорил, что передержка лучше недодержки. Передержку еще можно исправить в фотолаборатории...»

Силенок судорожно сжал пальцами тросик, и крышка послушно вскинулась вверх, открыв немигающий зеленый глаз объектива. Вставляются вторая и третья кассеты. Сфотографировано три скоса.

На горизонте появились предательские низкие облака. Они медленно подкрадывались сзади к вершинам, чтобы окутать их маковки. Надо скорее снять эти вершины с другой точки до того, как их закроют облака. Через седловину отряд двинулся на другую, более низкую вершину, где расположена вторая точка базиса. Спускаться трудно по скользкому склону: ноги разъезжаются, можно потерять равновесие.

– Скорее, братки, скорее, – торопил Силенок. Он видел, что все смертельно устали, но надо отработать еще одну точку, до того как облака закроют дальние хребты...

Последний рывок – и люди на вершине. Здесь их с нетерпением ожидал рабочий Славков, посланный заранее, чтобы выставить тур. Отработана и эта станция. Рабочие ликовали. Не радовался только сам топограф. Он не знал, что получилось на пластинках, об этом станет известно только через несколько дней, когда они будут проявлены и обработаны в Музкольской фотолаборатории.

Отряд спустился на ледник. Быстро наступили сумерки. Горящий впереди костер указывал место временного лагеря...

 

4

 

База фототеодолитной партии, разместившейся в Дарауг-Кургане, была организована поздно, так как автомобильное сообщение между Сары-Ташем и Дараут-Курганом долгое время было закрыто. Не успела просохнуть дорога после таяния снегов, как ее стало размывать сильными дождями. С открытием дороги весь автотранспорт экспедиции перебросили на перевозку имущества и людей.

Мало-помалу погода стала налаживаться. Выдались чудесные дни без облаков и дымки. Каждый такой день фототеодолитчики ждали с нетерпением. Вскоре от полевиков начали поступать первые партии с экспонированными пластинками.

 

5

 

В Дараут-Кургане временно обосновалось несколько геодезических отрядов экспедиции под общим руководством старшего триангулятора Леонида Никитовича Передеренко. В его подчинении находились геодезисты Н. А. Абрамов, А. И. Старовойтов и А. И. Макаров. Отрядам предстояло перекинуть геодезический ряд через Заалайский хребет в районе долины Алтындара. Далее он должен был пройти по вершинам других хребтов к перевалу Тахтакорум, до соединения с пунктами геодезиста Сердюка, работавшего по прокладке геодезического ряда от озера Кара-Куль.

Абрамов, Макаров и Старовойтов первое время работали около Дараут-Кургана, подыскивая места для установки геодезических пунктов. Передеренко же занимался хозяйственными делами. Ему было поручено подготовить и снарядить караван для переброски большого количества имущества и продовольствия в Алтынмазар, где намечалась организация постоянного лагеря геодезических отрядов.

В двадцатых числах июня геодезисты закончили работу в Алайской долине. Передеренко назначил день выхода каравана в Алтынмазар.

...Увязанные накануне вьюки были вынесены на улицу и сложены парами. Геодезисты придирчиво осматривали лошадей. Они по собственному опыту знали, что хорошее состояние вьючного транспорта – необходимое условие успешного выполнения работы.

Лошади были быстро завьючены, зато мулы, почувствовав на спине седло, рвали ременные уздечки и уносились далеко за пределы базы.

– Мулов вьючить не будем, – решил Передеренко. – С ними теперь все равно не сладишь, только время потеряем напрасно. Вьюки перевезем на лошадях за два рейса.

Эти лошади монгольской породы, низкорослые, с густой шерстью, длинными гривами и хвостами были выносливы и хорошо приспособлены для передвижения в горах.

Караван вытянулся в длинную цепочку; сзади гурьбой шли мулы. За поселком дорога сузилась и запетляла среди скал, поднимаясь все выше и выше. Попался короткий овринг – висячая тропа. Ехавший впереди Передеренко слез с коня и прошел вперед, чтобы проверить его состояние. Сооруженный из прутьев, камней и земли, настил оказался достаточно прочным и широким для лошадей с вьюками. За оврингом тропа спустилась вниз к мосту, перекинутому через Кызылсу. Издали мост казался ненадежным. Но он был сделан искусно и добротно. С обоих берегов выступали кронштейны, хитроумно выложенные из слоев сучьев и камней. На их концах лежали два бревна с настилом.

...Караван пересек Алайскую долину и вступил в долину Алтындара. Постепенно долина сужалась, превращаясь в глубокий каньон. Тропа пролегала на головокружительной высоте, огибая крутой каменистый склон. На другой стороне каньона виднелся след тропы на такой же высоте. Остановились отдохнуть на зеленой лужайке возле родника Карасу с холодной вкусной водой. Андрей Иванович Старовойтов сверял карту с местностью. Передеренко и Абрамов подошли к нему.

– Эх, Андрей, завидую я тебе. Тут, видно, охота хорошая, – окая, произнес Николай Александрович Абрамов, высокий, с добрыми глазами, страстный охотник и председатель охотничьей секции экспедиции.

– Почему ты решил, что на моем участке хорошая охота?

– А ты посмотри на карту. Вот ущелье с названием Минтеке. По-киргизски это значит «тысяча козлов».

– Как сказать. Может быть, оно названо так потому, что там пасутся большие стада домашнего скота.

– Вряд ли есть смысл так далеко гонять домашний скот, да еще из Алайской долины.

Караван снова вытянулся в длинную цепочку...

Из сизой дымки проступали белые вершины, казавшиеся издали невысокими. Но по мере приближения они увеличивались на глазах, точно вырастая из земли. Караван начал подъем по пологому склону перевала Терсагар. На нем еще лежал снег. Впереди отчетливо выступали алтынмазарские великаны – Сандал, Музджилга, Шильбе, озаренные заходящим солнцем; темные глубокие лощины были похожи издали на шрамы. Снизу подползала мгла. Караван достиг перегиба. Отсюда начинался крутой спуск с множеством коротких «серпантинов». Дно глубокого ущелья было изрезано меандрами петляющей реки. Очевидно, когда-то ущелье было еще глубже, но постепенно заполнилось ледниковыми отложениями. Среди мрачных гор, покрытых вечными снегами, и непроходимых скал на дне ущелья нашел приют крохотный зеленый островок. Как бы ища защиты, он доверчиво прижался к правому склону. В густой зелени белели строения метеорологической станции.

Лошади, осторожно перебирая передними ногами и затормаживая задними, так что хвосты волочились по земле, стали спускаться по «серпантинам». В Алтынмазар караван пришел уже в сумерках. Случайно наткнулись на лагерь старшего топографа Николая Яковлевича Гамалеева.

– Вы разве не перебрались на ледник Федченко? – спросил Леонид Никитович у одного из встретившихся сотрудников.

– Воды много в реках. Не перебраться. Ждем, когда спадет.

– А где Николай Яковлевич?

– Ушел на метеостанцию.

На ночлег геодезисты остановились недалеко от лагеря Гамалеева. Палатки поставили на просторной лужайке, окруженной со всех сторон талом и облепихой. Сумерки сгустились. В ночное небо вздымалась ледяная громада хребта с острым пиком Музджилга. Все было залито лунным светом. По склону хребта, ухая, стремительно скатился гигантский ком, разметая в стороны снежную пыль.

«Снежная лавина», – подумал Леонид Никитович, хотя видел ее впервые.

 

6

 

В Алтынмазаре жил сорокалетний киргиз Султан Караходжаев, водивший караваны лошадей на гляциометеорологическую станцию-обсерваторию «Ледник Федченко». Никто из местных жителей не знал так хорошо все броды, как он. К нему-то и обратились геодезисты с просьбой провести караван через вздувшуюся от обильных талых вод реку Саукдара. Но проводник наотрез отказался: «Су коп. Ел джаман» (Воды много. Дорога плохая). Его уговаривали, предлагали хорошую плату за услуги, но он был непреклонен. Согласился Караходжаев только показать, где находится брод. Вместе с ним верхами отправились Передеренко, Макаров, Абрамов и Старовойтов. Позади всех ехал переводчик Давлятов – смуглый, с необыкновенно живыми глазами кулябский таджик, знавший неплохо киргизский язык.

Караходжаев остановил лошадь и легко спрыгнул на берег, усыпанный галькой. На проводнике был меховой халат-чапан, перевязанный на поясе цветным платком, пушистая шапка из лисьего меха и мягкие сапоги с глубокими калошами. Слезли с лошадей и остальные седоки. Мимо, урча и пенясь, с бешеной скоростью неслись два мутных, как кофе, потока, сливающихся ниже в еще более грозную и стремительную реку Муксу. Караходжаев что-то говорил, выразительно жестикулируя. Давлятов кивал головой, слушая его, а затем перевел:

– Султан говорит, что через Саукдару можно переправляться в августе. А сейчас очень опасно. Воды с ледников много поступает.

– Мы не можем больше ждать. И так просидели здесь целую неделю, – нахмурил брови Передеренко.

Проводник снова заговорил, указывая рукой на солнце.

– Он говорит, что если вы будете переправляться, то надо это делать до восхода солнца, – перевел Давлятов.

– Так мы и сделаем, – решил Передеренко. Геодезисты вернулись в лагерь, где полным ходом шла подготовка к предстоящему походу.

Еще светила луна, когда лагерь пришел в движение. Горели костры, звенели стремена, слышались голоса людей, лошадиное ржание. Мулы уже привыкли к завьючиванию и вели себя спокойно. К Саукдаре подъехали с первыми лучами солнца, позолотившими макушки вершин.

– А воды стало меньше, чем было вчера, – заметил Макаров, – стройный, невысокий молодой человек с тонкими чертами лица.

– И все-таки много, – покачал головой Абрамов. – Вон как пенится!

Переправа началась. Лошади нехотя шли в воду. Медленно, с задержками двигались наискосок вверх по течению. На случай падения седоки вынули ноги из стремян и подняли их на луку. Все с беспокойством посматривали на мешки и вьючные ящики, временами захлестываемые снизу водой. Неуверенно чувствовали себя в воде мулы. Им было трудно преодолевать стремнину. Мул из отряда Абрамова, завьюченный мешками с сухарями и сахаром, не устоял против бешеного напора воды, и его понесло на прибрежные скалы. Абрамов, не успевший еще войти с конем в воду, кинулся вниз по берегу. За ним побежали рабочие Свистунов, Дубро, Рычард. Им удалось опередить мула. Смельчаки прыгнули в ледяную, обжигающую воду, ловко срезали вьюки, вытащили их на берег и с трудом вывели мула. И люди и животное тряслись как в лихорадке.

– Что же нам теперь делать? – силясь снять отяжелевшую телогрейку и выбивая дробь зубами, проговорил Свистунов.

– Сушиться, – еле выдавил с усмешкой Абрамов, выливая из сапога воду.

Подбежал Передеренко.

– Придется тебе, Коля, пока остаться в Алтынмазаре и просушить вещи. Лагерь, как и договорились, будет в Баляндкиике.

...После тяжелой и долгой переправы через Саукдару отряды Передеренко и Старовойтова двинулись вверх по ущелью Каинды, а Макаров со своим отрядом приступил к переправе через Сельдару, реку, рожденную ледником Федченко и рекой Баляндкиик. Алексей Иванович знал, что река очень опасна в это время года. Было два выхода: отказаться от переправы или пойти на риск. Молодой геодезист выбрал второе. Лошадям, пугавшимся страшного рева реки, перед переправой заткнули ватой уши. В середине потока у рабочего Ященко течением снесло лошадь. Не зная, как помочь товарищу, все с тревогой следили за ним. Но лошадь и седока благополучно прибило к берегу. Измученные невероятно тяжелой переправой, промокшие до нитки, люди остановились на ночлег в роще у подножия Шильбе...

Но отряду Макарова так и не удалось на этот раз пробраться к языку ледника, так как путь дальше оказался непроходимым. Напрасно преодолевали столько трудностей. Не достигнув цели, отряд вынужден был вернуться в Алтынмазар.

Передеренко и Старовойтов двинулись по тропе, проложенной в ущелье Каинды, по крутому скалистому склону над рекой. Вдруг один из мулов оступился и свалился в пенящийся поток. Бросившиеся спасать мула рабочие Крюков, Выпирайленко и Паршин успели срезать вьюки, но мул был мертв. Под тяжестью вьюков он не смог всплыть и захлебнулся. Пришлось временно остановиться в ущелье Каинды около вылепленного из глины могильника-мазара.

Через два дня в этот временный лагерь прибыл Абрамов, на этот раз без происшествий форсировавший со своим отрядом Саукдару. Воспользовавшись вынужденной остановкой, он занялся розыском старого геодезического пункта в районе перевала Каинды. После тщетных поисков пришлось выставить новый пункт.

Через несколько дней геодезисты перебрались в Баляндкиик. Здесь они предполагали построить геодезические пункты на высоких вершинах.

Абрамов и Старовойтов отправились вверх по долине Баляндкиик к перевалу Тахтакорум. Там должна была состояться встреча со старшим триангулятором Григорием Петровичем Сердюком; предстояло договориться об общих пунктах по связи геодезического ряда.

Тем временем Передеренко приступил к восхождению на вершину Нанкальды (5762 километра), расположенную на мощном отроге хребта Северный Танымас. Этот пункт не был предусмотрен проектом, но он так удобно располагался в ряде, что отпадала надобность в постановке нескольких других запланированных пунктов. Вместе с отрядом принял участие в подъеме на вершину мастер спорта Станкевич.

...Отряд миновал глубокие трещины и по фирновому склону только к вечеру достиг вершины. Два дня пробыл Передеренко с помощниками на вершине, производя геодезические наблюдения и экономно расходуя подушки с кислородом; рабочие поставили шест с прибитыми на верхнем конце дощечками и обложили его камнями.

Вернувшись в лагерь, Передеренко узнал, что радиограммой его срочно вызывают в Наманган. Встревоженный неожиданным вызовом, он оставил не вернувшимся еще из верховьев Баляндкиика Абрамову и Старовойтову подробный отчет о проделанной работе и чуть свет выехал верхом через Алтынмазар в Дараут-Курган, чтобы оттуда продолжить свой путь в Наманган.

Абрамов и Старовойтов поделили между собой незаконченную работу Передеренко, ибо мало было надежды на то, что Леонид Никитович в этом сезоне снова приедет на Памир. Как выяснилось позже, его вызвали в Наманган из-за серьезной болезни жены.

...Работы по прокладке геодезического ряда в долине Баляндкиик близились к концу. В районе перевала Тахтакорум были выставлены и определены пункты по связи с Сердюком.

Произведя наблюдения на своих пунктах, Старовойтов уехал на Алтындару. В пустынной долине Баляндкиик остались только палатки отряда Николая Александровича Абрамова. Ему предстояло совершить вторичное восхождение на пункт Нанкальды, чтобы сделать заключительные геодезические наблюдения.

Побывав на вершинах хребтов Северный Танымас и Зулумарт, Абрамов и его помощник геодезист Губа хорошо разведали подходы к вершине Нанкальды и решили изменить маршрут подъема. Передеренко поднимался на нее с западной стороны, они же наметили восхождение по восточному склону: там нет снежников и можно выше завести лошадей.

По Дусакасаю обогнули массив Нанкальды с востока и провели лошадей небольшим саем  (Сай – сухое русло) почти к самым скалам и оттуда отправили их обратно в лагерь; Абрамов рассчитывал спуститься другим путем. Спальных мешков с собой не взяли, так как предполагалось закончить наблюдения до захода солнца. Все шло по задуманному плану. Поднялись сравнительно легко и, не теряя времени, приступили к наблюдениям. Видимость была отличная. Светило солнце, но на большой высоте оно мало грело. Запарившиеся при подъеме люди начали мерзнуть.

Абрамов и Губа работали попеременно. Один наблюдал, другой записывал отсчеты в журнал, пока пальцы в состоянии были держать карандаш. Как не спешили, но работу на пункте закончили только с наступлением сумерек.

Спускались уже при луне. Пройдя 500 метров, попали в отвесные скалы, пришлось снова взбираться наверх. Выбившись из сил, устроили отдых под скалой. Клонило ко сну. Опасаясь, что рабочие могут обморозиться, Абрамов повел отряд по скалам.

– Опасно ночью передвигаться в горах, – тихо, чтобы не слышали рабочие, сказал подошедший к Абрамову Губа, узкоплечий с впалыми щеками. – Жаль, что спальных мешков не взяли.

– Мешки не спасли бы от такого холода, – окая ответил Николай Александрович. – А останавливаться ни в коем случае нельзя: мороз крепчает.

Медленно, на ощупь Абрамов прокладывал путь, временами чиркая спичкой и с напряжением всматриваясь в темноту. Помощники молча следовали за ним, придерживая друг друга в опасных местах.

– Если будем так медленно двигаться, то и к утру не доберемся до лагеря, проворчал Рычард, которого в отряде в шутку называли Ричард Львиное Сердце.

– Тише едешь – дальше будешь, – звонким голосом ответил Свистунов и тут же громко вскрикнул, судорожно ухватившись за шедшего впереди Дубро.

Из-под ног Свистунова с шумом покатился камень и где-то гулко ухнул.

Все остановились как вкопанные.

– Вот черт, чуть не сорвался, – выругался Свистунов.

– Надо осторожнее идти, – встревожился Николай Александрович. Шаря впереди руками, он снова двинулся в путь.

Склон сделался положе и спускаться стало легче. На рассвете отряд подошел к реке Баляндкиик.

Нелегкой задачей оказалось проложение геодезического ряда по высочайшим вершинам памирских хребтов. Пункты на недоступных вершинах Музджилга и Баляндкиик геодезисты определили с других геодезических пунктов ряда.

Передеренко и Абрамов поставили своеобразный рекорд, определив самый высокий в Советском Союзе в 1945 году геодезический пункт «Нанкальды» на хребте Северный Танымас.

 

* * *

 

После частых проливных дождей, сопровождавшихся сильными грозами, в Алайской долине наступили погожие дни. Свинцовые тучи сняли осаду с Заалайского хребта, и белоснежные ледяные пики сверкали на солнце. Над ними водили хороводы чуть заметные облачка.

Прошло еще несколько дней. Синее небо было по-прежнему безоблачно. У подножия Заалайского хребта заметно подтаял зимний снег. Его граница опустилась, обнажив кирпично-красные и желтые увалы с группами кустов. Порывы теплого ветра колыхали буйные травы, устилавшие широкое дно долины, раскачивая колючие ветки облепихи, называемой здесь чарганаком. Облепиха в изобилии росла по обоим берегам извилистой и быстрой реки Кызылсу, местами промывшей глубокий коридор в красном глинистом грунте.

С наступлением тепла покинули свои темные подземные жилища сурки. Они лежали около норок на солнце или забавно играли друг с другом.

Всюду виднелись купола из белого и рыжего войлока – юрты молочно-товарных ферм, большие табуны лошадей и несметные отары овец. В Алае наступило тихое и солнечное лето – самое лучше время для отгонно-пастбищного животноводства.

Окидывая взглядом чистое небо, Рапасов хмурился, громко высказывая недовольство:

– Упускают такую погоду. Надо спешить с аэрофотосъемкой, а они чего-то медлят. Дадут топографам снимки, когда невозможно будет работать в поле.

Нарекания Павла Николаевича адресовались летно-съемочному отряду. Действительно, казалось странным, что аэросъемщики упускают самую благоприятную погоду для залетов. Рапасова беспокоило, что летный отряд не успеет заснять с воздуха всю площадь, намеченную к покрытию фототеодолитной съемкой в этом сезоне. Он сел в свой додж и уехал в Ош, чтобы узнать причину задержки аэросъемочных работ.

Летно-съемочный отряд и фотолаборатория размещались в Оше, в том же здании, что и экспедиция. Рапасов сразу же отправился к аэрофотосъемщикам и у входа столкнулся с А. М. Арутюнянцем, которого он знал по совместной работе в Центральном Тянь-Шане. Арутюнянц с самолета аэросъемочной камерой снял пик Победы (В числе других открывателей пика Победы на обратной стороне золотой медали имени П. П. Семенова-Тян-Шанского была выгравирована фамилия и А. М. Арутюнянца).

– Здравствуйте, Александр Макарович, – обрадовался встрече Рапасов, – значит, опять вместе поработаем?

– Да. Наш отряд работает почти в том же составе, что и на Тянь-Шане, – улыбнулся Арутюнянц.

Из разговора с ним Рапасов узнал, что отряд не может приступить к аэросъемочным работам, так как еще не поступили наряды на бензин.

 

* * *

 

Однажды Самарин, проверяя в присутствии Василевского его только что обработанные негативы, услышал далекий шум авиационного мотора:

– Никак залеты начались?

– А может, это рейсовый самолет? – усомнился Василевский.

– Здесь авиалинии не пролегают. Пошли посмотрим. – Оба вышли на улицу, внимательно всматриваясь в бездонное синее небо. Звук мотора слышался отчетливо, но самолета не было видно. Вдруг Василевский заметил серебристую точку, приближавшуюся с запада к поселку на большой высоте.

Самолет был редкостью в этих краях, и поэтому все население поселка высыпало на улицу. Взрослые и дети, закинув головы и защищая ладонями глаза от солнца, старались разглядеть металлическую птицу. Самолет, не снижаясь, миновал поселок и скрылся за вершинами Алайского хребта.

Самарин и Василевский не уходили, дожидаясь, когда самолет ляжет на обратный курс. Через некоторое время он снова появился севернее поселка. Теперь он летел в противоположном направлении.

– Наконец-то аэросъемщики раскачались, – проговорил подошедшим Рапасов. Подперев бока руками и широко расставив ноги, он с умилением смотрел на самолет.

Самарин вспомнил:

– Павел Николаевич, будете просматривать негативы из последней партии Василевского?

– Проверьте сами, – не отрывая взгляда от самолета ответил Рапасов.

Самарин удивился: еще не было случая, чтобы Павел Николаевич отказался от проверки фототеодолитных негативов.

Владимир Сергеевич еще раз взглянул на Рапасова, стоявшего с поднятой головой, и лукаво подмигнул Василевскому.

 

7

 

В Дараут-Курганской экспедиционной фотолаборатории работали два молоденьких фотолаборанта – Семен Иванов и Виктор Пятков. Иванов окончил краткосрочные курсы фотолаборантов. Медлительный в движениях, он был аккуратен до педантизма. Составляя фоторастворы, отвешивал химикалии со скрупулезной точностью, словно имел дело с драгоценностями. Растворы фильтровал по нескольку раз, хотя это и было излишне. Печатая снимки, он делал на узеньком клочке бумаги десятки проб, пока, наконец, не получал самого лучшего отпечатка.

Другой фотолаборант – Виктор Пятков не отличался особой аккуратностью, но зато работу свою делал быстро и с жаром.

Обоих фотолаборантов очень интересовало, каким образом по перспективным снимкам можно составить топографическую карту. Как-то в конце рабочего дня они попросили начальника фототеодолитчиков Самарина рассказать об этом. Любознательность лаборантов понравилась Владимиру Сергеевичу, но он задумался: как объяснить незнакомым с топографией людям сложный способ изготовления карты? Рассказать в общих чертах – будет непонятно, углубиться в дебри специальных терминов – значит запутать их совсем. У него возникла мысль – продемонстрировать им стереоэффект, явление объемности, получаемое при рассмотрении стереоскопических снимков при помощи специального прибора.

Из ящика он извлек пару квадратных аэроснимков.

 – Что здесь изображено?  – спросил он, показывая аэрофотоснимки.

 – Наверное, горы, – неуверенно произнес Виктор, глядя на четкие снимки с темными пятнами и множеством мелких точек.

 – Угадал. Это горы. Теперь мы рассмотрим снимки под стереоскопом.

Владимир Сергеевич вынул из ящичка сверкающий линзами, отражательными зеркальцами и никелированными ножками прибор и установил на столе. Затем подложил под ножки два аэроснимка и, прильнув глазами к линзам, начал сдвигать и раздвигать снимки.

 – Ну-ка, Семен, посмотри, – поднявшись из-за стола, предложил он.

Иванов долго сосредоточенно смотрел через линзы прибора на снимки:

 – Мне кажется одинаково, что смотреть под стереоскопом, что простым глазом.

 – А что за точки на горах?  – спросил Владимир Сергеевич.

 – Обычные точки, – пожал плечами Иванов.

Над стереоскопом склонился Виктор, но и он ничего не увидел необыкновенного. Тогда Самарин взял два отточенных карандаша и поставил их остриями в развилок рек, заметный на обоих снимках.

 – Я буду так держать карандаши, а ты, Виктор, глядя в стереоскоп, добейся такого положения, чтобы оба острия попали в одну точку.

Пятков немного сблизил снимки и, пораженный, вскрикнул, словно только что прозрел:

– Вижу, вижу!

– Что же видишь?  – улыбнулся Владимир Сергеевич.

– Вершины, ущелья! А маленькие точки  – это деревья, – комментировал увиденное Пятков. – Они так выделяются, что их хочется схватить руками! Ой, да это же настоящие горы, – и он посмотрел сияющими глазами на Самарина.

 – Правильно, Виктор. Ты увидел то, что и следовало увидеть. Это и есть стереоэффект. – Затем за стол уселся Семен. Его радости не было предела, когда перед ним появились горы, точно с самолета, застывшего на большой высоте. Неведомые для него раньше точки превратились в высокие ели, а темные пятна с причудливыми очертаниями оказались тенями от склонов. Теперь он даже мог сказать, какое ущелье на снимке самое глубокое и какая вершина самая высокая. Он видел истоки речек и ручьев, прослеживая их пути до слияния в большую широкую реку, уходящую за край снимка; небрежно брошенные нитки превратились в горные тропы, пролегающие по дну ущелий и зигзагами взбирающиеся на перевалы... Иванов не мог оторваться от поразительного зрелища. Ему даже сделалось немного жутко.

 – Вот так штука, – с трудом оторвался от стереоскопа пораженный Иванов. – Оказывается, как все просто.

 – Простым кажется на первый взгляд, – заметил Владимир Сергеевич. – На деле же, чтобы получить два таких снимка, пригодных для дальнейшей обработки, аэросъемщику перед залетом нужно сделать много сложных расчетов. А чтобы по этим снимкам составить крохотный участок карты, фотограмметрист предварительно выполняет вычисления, учитывая поправки на высоту, поворот, крен самолета в полете и многое другое. Теперь вся территория Советского Союза покрывается аэрофотосъемкой. Это самый удобный способ составления мелкомасштабной топографической карты.

 – Зачем же в нашей экспедиции производят фототеодолитную съемку, если карту можно составить только по аэроснимкам?  – удивился Пятков.

 – В горной и холмистой местности, где много контуров, аэросъемка незаменима. Но в условиях высокогорья невозможно составить карту только по аэроснимкам.

 

8

 

До получения аэрофотоснимков часть топографов выделили для мензульной съемки полос шириной в два километра вдоль основных памирских дорог.

В поселке Музкол разместились лагери двух старших топографов  – С. И. Ткаченко и В. И. Коробова. Коробов производил съемку Памирского тракта в направлении к перевалу Кызыларт, а Ткаченко  – в сторону поселка Мургаб, через перевал Акбайтал.

Степан Иович Ткаченко, высокий плечистый мужчина лет тридцати пяти, с добродушным открытым лицом, не раз задумывался над тем, что мензульная съемка узких полос вдоль дорог мало эффективна, если в дальнейшем вся площадь должна быть покрыта аэро-и фототеодолитной съемками; но пока что он с геодезических пунктов, поставленных еще М. И. Чейкиным, развивал геометрическую сеть, двигаясь по тракту в сторону перевала Акбайтал, и снимал с переходных точек ежедневно полосу длиной в пять-восемь километров. На геодезическом пункте «Кунтай», складывая развалившийся каменный тур, рабочий Буньков нашел консервную банку и извлек из нее пожелтевшую записку. Степан Иович прочитал вслух:

«Центр пункта триангуляции 1910 г. «Кунтай» нашли и восстановили с точностью до 1 дециметра.

Инженер Флорентьев В. Б.

31 июля 1934 г.

Таджикско-Памирская

экспедиция»

 

Так, на геодезическом пункте, определенном 35 лет назад, побывало три поколения изыскателей. На обратной стороне записки Степан Иович написал:

«22 июня 1945 года на пункт «Кунтай» поднялся топографический отряд в составе Ткаченко, Бунькова, Майорова, Сборщикова и Дудника. Наружный знак пункта  – тур, выложили новый на том же месте».

Записку вложили в банку и запрятали в камнях. «Кто знает, – думал Ткаченко, – может быть, на пункте «Кунтай» побывает через несколько лет молодой топограф и прочтет оставленную записку».

Кроме пункта «Кунтай», Степан Иович использовал для своей работы и другие пункты Чейкина, умело поставленные на выдающихся вершинах, и всегда добрым словом вспоминал старого геодезиста, проложившего триангуляцию через Восточный Памир.

 

9

 

Старший топограф Яков Михайлович Анисимов, приземистый, с черной как смоль густой бородой, относился к типу людей, про которых говорят: «Ладно скроен и прочно сшит». Все его знали как хорошего специалиста, превосходного скалолаза и заядлого охотника. Анисимов обладал необычайным упорством, скромностью и неприхотливостью. Это был настоящий полевик, способный трудиться в тяжелых условиях высокогорья.

После длительного похода по Саукдаре отряд Анисимова вернулся на отдых в Алтынмазар и разместил свои палатки на лужайке куянтугая (заячьего кустарника).

В пути Яков Михайлович подстрелил памирского медведя. Редко кому даже из местных жителей это удавалось. Поэтому Анисимов гордился своим трофеем и сам обрабатывал шкуру кислым молоком, чтобы сохранить косматый мех. Выделанную шкуру он решил отвести в Наманган и украсить ею диван.

К Анисимову подошел старик киргиз, присел на корточки и положил на колени морщинистые жилистые руки:

 – Эссалям алейкум!

– День добрый, – не отрываясь от работы, приветствовал незнакомца Яков Михайлович.

 – Молодец, начальник, аю убил, – и немного подумав, добавил: – Старик.

 – Откуда видно, что медведь старый?

 – Шерсть сапсем светлый. А желчу куда девал?

 – Желчи нет. Все внутренности оставил в том месте, где охотился.

 – Джаман (плохо), – причмокнул пришелец. – Зачем желчу бросал? Надо моя давать. Тебе моя за желчу много денег платил.

 – А что из нее делают?

 – Марджа (жена) мало-мало больна. Лечить желчу нужно, лекарство самый лучий. Скажи, где желчу бросал? Моя будет поднимать.

 – Далеко отсюда. Поди грифы уже склевали.

 – Ай, ай, ай, – сокрушенно покачал головой киргиз и, раскачиваясь, зашагал прочь.

Сквозь ивняк пролез Александр Иванович Силенок, ведя в поводу коня.

 – В нашем полку прибыло, – обрадовался Анисимов, поспешно вытирая руки о фартук. – Здорово, Саня!

– Здравствуй, Яша! – Они обменялись крепким рукопожатием.

– Откуда ты пожаловал?

– Закончил работу на своем участке, и Рапасов послал к тебе на помощь.

– Чего помогать, сам бы справился. Это сначала не клеилось с работой. Из-за передержки пришлось переделать четыре узла.

– Сколько тебе осталось сделать узлов?

– Шесть.

– Ну вот поделим пополам. Силенок оглядел лужайку.

– Я думаю обосноваться по соседству с тобой.

– Конечно.

Один за другим на лужайку выбрались рабочие с завьюченными лошадьми. Александр Иванович указал место для установки палаток и отдал Газизову поводья своего коня.

– Что это за зверь? – спросил Силенок, указывая на медвежью шкуру.

– Медведь.

– Чудной какой-то. Видно подросток.

– Наоборот. Один киргиз сказал, что старый. Просто мелкая порода.

– Когти-то какие странные. Белые длинные и незагнутые.

– Этот вид медведей так и называется – белокоготный. Он ловко разрывает ими сурчиные норы в каменистой почве. До тебя приходил старый киргиз и интересовался желчью. Лекарство, говорит, из него какое-то делают.

– Я, работая в тайге, слышал, что медвежья желчь обладает такими же целебными свойствами, как корень женьшень.

Анисимов покончил с разделыванием шкуры и с помощью Александра Ивановича повесил ее на растяжки.

– Теперь покажи мне, какие узлы нужно сделать. Я хочу завтра чуть свет выехать на участок, – попросил Силенок.

Топографы примостились с развернутыми картами на пузатых мешках с овсом.

– При рекогносцировке Сауксая...– начал Анисимов.

– Почему Сауксая? На карте Саукдара, – перебил его Силенок.

– Все здешние жители – киргизы – говорят Сауксай, что в переводе на русский язык означает «Холодное ущелье». Я тоже так привык называть. А таджики, промышляющие золото по Сауксаю, называют его Саукдарай, что в переводе значит то же самое. Так вот, при рекогносцировке Сауксая я подсчитал, что на правой его стороне на одно боковое ущелье меньше, чем показано на карте. Спасибо помог разобраться в этом начальник метеостанции Глебов. Оказывается, наши предшественники-топографы ошиблись, приняв за Ямандару второе ущелье, называемое Терексаем, и все названия ущелий на карте сдвинули. А Ямандара – это совсем незаметная узкая щель и расположена у самого устья Сауксая. Так что исправь названия ущелий на своей карте, а то запутаешься.

– Хорошо, что предупредил, – сказал Силенок, делая исправления на карте.

– Ты, Саня, сделай три узла на правом хребтике, а я на левом.

– Ладно. Мне все равно, – согласился Александр Иванович, помечая кружочками фототеодолитные узлы и треугольничками – геодезические пункты.

Покинув на рассвете Алтынмазар, отряд Силенка направился вверх по Саукдаре, теперь заметно обмелевшей. Путь пролегал по узкому коридору с отвесными скалистыми стенами, вздымавшимися на трехсотметровую высоту. Русло достигало метров ста ширины, а местами больше и было устлано валунами, галькой и песком. Речку пришлось пересечь несколько раз.

Когда доехали до нужной боковой щели, Силенок оставил лошадей под присмотром одного из рабочих, а сам вместе с Газизовым, Сейфуллиным и Славковым стал подниматься по скалистому склону. Выйдя на ровную площадку после крутого подъема, Александр Иванович прислонился к скале спиной, чтобы отдохнуть. Он взглянул вниз и обмер. За щелью на гладком скалистом выступе сидел снежный барс и сладко зевал, показывая крепкие острые зубы. Барс был так близко, что его, казалось, можно достать камнем. Стараясь не выдать своего присутствия неосторожным движением, Силенок потянул за рукав телогрейки подошедшего Газизова и кивнул в сторону зверя. А тот продолжал сладко позевывать.

– Наверное, козлов ожидает, – прошептал Газизов и снял с плеча карабин.

– Дай мне, – попросил Силенок. Его охватил охотничий азарт.

Барс тем временем перестал зевать и улегся на камень, положив красивую морду на мощные лапы и зажмурив глаза. Его роскошный хвост свисал со скалы. Александр Иванович нашел для карабина упор и, тихо работая затвором, дослал патрон. Он нервничал. Руки дрожали, а мушка прыгала, точно живая. Неожиданно барс повернул голову, посмотрел на охотника большими круглыми глазами и съежился, подобрав под себя хвост... Грянул гулкий выстрел.

– Свалился в пропасть. Подбили! – воскликнул наблюдавший за барсом Газизов.

– А, может, прыгнул до выстрела?

– Он не стал бы прыгать в пропасть, а поскакал бы вверх.

– Хорош котик, – с сожалением вздохнул Александр Иванович.– Красавец! Шерстка пушистая и вся в колечках. Ну, пошли дальше.

...На обратном пути недалеко от Алтынмазара внизу под скалами Газизов первый заметил пасшееся стадо архаров. Почувствовав людей, животные ринулись вверх по скале громадными прыжками. На какое-то мгновение они замирали, становясь четырьмя ногами на одну точку, и затем легко прыгали дальше. Вскоре животные исчезли из виду.

– Вот циркачи! – восторгался Александр Иванович, наблюдавший за ними.

 

10

 

Николаю Яковлевичу Гамалееву было немногим более тридцати лет. Невысокий, широкоплечий, с умным волевым лицом, на котором редко появлялась улыбка, он казался старше. После окончания Фрунзенского земельно-мелиоративного техникума Гамалеев несколько лет работал землеустроителем в Киргизии, а позднее – триангулятором Ташкентского геодезического отряда. В 1943 году он был зачислен в экспедицию, выполнявшую фототеодолитную съемку в Центральном Тянь-Шане. Новая работа понравилась Николаю Яковлевичу, и он быстро ее освоил. Находясь несколько месяцев в исключительно трудных условиях, закончил досрочно свое задание и получил отличную оценку. Он участвовал в определении координат пика Победы – первой по высоте вершины Тянь-Шаня.

В следующем году Николай Яковлевич работал геодезистом на проложении триангуляции высокой точности в Каракумах. Вернувшись осенью в Ташкент, Гамалеев обрадовался своему переводу в высокогорную Памирскую экспедицию. Как опытному фототеодолитчику и альпинисту ему поручили снять наиболее трудный участок, охватывающий северную часть ледника Федченко. Но проникнуть на этот крупнейший ледник мира долго не удавалось. Небывало снежная зима и запоздалая холодная весна задержали начало таяния снегов. Реки Сельдара и Муксу вздулись от талых вод, и всякая попытка форсировать их могла привести к гибели людей и животных.

Только в конце августа Султан Караходжаев решился провести первый караван на обсерваторию «Ледник Федченко». С караваном выступил и отряд фототеодолитчика.

Гамалеев прошел на ледник Бивачный, отработал несколько узлов, а затем вернулся на ледник Федченко, где с двух высоких точек, расположенных на хребте Академии Наук, сфотографировал уникальные панорамы этого величайшего ледника.

В первых числах октября начались бураны, сопровождавшиеся сильными снегопадами, поэтому пришлось прекратить работы и спешно эвакуироваться с ледника Федченко.

 

11

 

На территории, подлежащей государственной топографической съемке, как правило, заблаговременно развивается триангуляция высокой точности для обеспечения топографов исходными данными – геодезическими пунктами.

В этом отношении фототесодолитная съемка имеет неоспоримое преимущество перед другими видами топосъемок, так как может выполняться почти параллельно с триангуляционными работами, что значительно сокращает сроки создания карты. Топографам-фототеодолитчикам достаточно знать места их расположения, чтобы к ним в поле привязать свои узлы.

Геодезистам экспедиции предстояло проложить через весь Памир основной геодезический ряд второго класса со сторонами треугольников 25–30 километров. К этому ряду – стержню памирской триангуляции – должны были примкнуть геодезические ряды заполняющей сети. Геодезический ряд, проложенный Чейкиным от Ошского базиса до Кызылрабатского, состоял из 85 треугольников со сторонами длиной 6–16 километров.

В 1932 году в связи с обстоятельным геологическим обследованием Восточного Памира инженер-геодезист В. Б. Флорентьев пытался восстановить пункты триангуляции Чейкина, о чем свидетельствуют записки на пунктах «Кунтай» и «Чакрымюл». В преддверье Памира между Ошским и Алайским базисами после Октябрьской революции был проложен двухсоткилометровый ряд со сторонами треугольников более 25 километров. При ознакомлении с материалами этой триангуляции стало ясно, что она имеет такую же точность, как и вновь прокладываемая. Конечные пункты в Алайской долине использовались как отправные для продолжения основного геодезического ряда на Памир. Общее направление до Мургаба совпадало с рядом Чейкина, поэтому некоторые его хорошо сохранившиеся пункты решили включить в ряд, чтобы впоследствии старую триангуляцию перевычислить в единую систему координат. Работу по прокладке ряда разделили на участки. Инженер В. Г. Кустов отрабатывал самый северный участок. На Заалайском хребте в районе перевала Кызыларт он отрекогносцировал, построил и отнаблюдал пять пунктов. Южнее подысканием мест под геодезические пункты занимался инженер А. Н. Лобода.

К осени основной геодезический ряд удалось довести до Аличурской долины.

 

12

 

В октябре на Памире и Алае наступило похолодание. Вода замерзла в ручьях и по берегам рек. Кое-где первый снег припудрил склоны. Ночи стали такими холодными, что дальнейшее пребывание в палатках было невозможно. Пришлось свертывать полевые работы, несмотря на то, что некоторым отрядам не удалось полностью выполнить задание. Отряды геодезической и топографической партий подтягивались к полевым базам. Полевики докладывали о выполненной работе, сдавали имущество, транспорт и уезжали на экспедиционных или попутных машинах в Ош.

С каждым днем снежный покров спускался все ниже и ниже по склонам, подбираясь к перевалам и предупреждая о скором прекращении автомобильного движения по Памирскому тракту. Наконец, свернула работу и фототеодолитная партия. Фототеодолитчики спешно покидали свои участки и собирались в Музколе и Дараут-Кургане.

До последней возможности функционировала фотолаборатория экспедиции в Дараут-Кургане, и только 26 октября, когда была обработана последняя пластинка, фотолаборатория тронулась в путь. На перевале Талдык из-за глубокого снега уже буксовали машины.

 

* * *

 

На зимние квартиры экспедиция собралась в Намангане.

В каменном массивном здании, выходящем фасадом на центральную площадь с могучими тополями, разместился «штаб» экспедиции. Здесь же были оборудованы комнаты для камеральных работ. В двух из них установили по стереоавтографу.

На стереоавтографах в три смены работали фотограмметристы – операторы и ассистенты. По стереопарам фототеодолитных негативов они наносили рельеф и контуры на планшеты. У стереоавтографов часто бывал Рапасов. Если он замечал, что у кого-нибудь не ладится работа, то садился сам на вращающийся диск стула, приникал глазами к бинокуляру и с необыкновенной быстротой вертел чугунные диски и ручные штурвалы, приводя в движение линейки прибора. Время от времени Павел Николаевич бросал взгляд на лист бумаги, где послушный воле оператора карандаш выводил дрожащие линии горизонталей рек, дорог. Ассистент едва успевал подправлять за ним начертанное. Затем Павел Николаевич давал указания малоопытному оператору и исчезал из комнаты, затем появлялся снова через некоторое время. Часто бывал он у вычислителей, сам проверяя полевые наблюдения и вычисления узлов. К топографам и геодезистам он заходил редко и то лишь тогда, когда ему нужно было выяснить вопросы, касающиеся фототеодолитной съемки.

 

К февралю 1946 года все полевые материалы аэро-, фототеодолитной и мензульной съемок были обработаны, но на планшетах, в тех местах, где располагались Заалайский и Алайский хребты, зияли еще «белые пятна». Возник вопрос об эффективности метода фототеодолитной съемки в условиях Памира. Только после анализа полевых материалов пришли к выводу, что этот метод топографической съемки – единственно приемлемый для картографирования такого высокогорного района, как Памир.

 

Наступление

 

1

 

Наступила первая послевоенная весна. В Ферганской долине она была ранней и теплой, предвещавшей хорошее урожайное лето.

Экспедиция готовилась ко второму выезду на «Крышу мира», в основном в районы Восточного Памира. Кроме топографических работ, предполагалось проложить несколько геодезических рядов по хребтам Западного Памира, а также произвести нивелирование второго класса от озера Кара-Куль дальше по Памирскому тракту.

20 мая экспедиция прибыла в Ош и обосновалась лагерем на 21-м километре Памирского тракта.

Через день на Памир выступила колонна лошадей и мулов, а спустя еще два дня выехали на машинах отряды Василевского и Гамалеева. Им предстояло закрыть фототеодолитной съемкой мертвые пространства на Алайском и Заалайском хребтах.

 

2

 

Отряд Николая Яковлевича Гамалеева прибыл в урочище Ташкунгей, у подножия пика Ленина. Бесконечные дожди в Алайской долине, перемежавшиеся со снегом, не давали возможности приступить к работе. За полмесяца удалось произвести наблюдения лишь на одном пункте.

15 июня отряд переехал в урочище Минжар. Погода немного улучшилась, и Гамалеев сумел отработать два узла. Но в конце июня в Алайской долине снова наступило ненастье; пришлось на время прекратить фототеодолитные работы. Отряды Гамалеева и Василевского съехались в урочище Каракоак и устроились в помещении молочно-товарной фермы, обитатели которой ушли со скотом на дальние пастбища.

Проснувшись как-то утром, Николай Яковлевич по привычке взглянул в окно.

– Опять дождь, – тяжело вздохнул он. – Чего доброго, все лето такое будет. Уже осточертело безделье.

С подушки поднял голову Василевский.

– Мне вчера здешний зоотехник рассказывал про одну пещеру. Проедем сегодня, посмотрим ее?

– А где она находится? – оживился Николай Яковлевич.

– В пяти километрах отсюда, где-то на отроге Алайского хребта.

– Поедем.

После завтрака несколько всадников во главе с молодым веселым зоотехником Аблямовым отправились к пещере.

На пологом травянистом склоне, во впадине, заполненной слежалым снегом, виднелось отверстие диаметром метра в два. Зажгли взятые с собой свечи и следом за Аблямовым полезли в пещеру. Освещая путь дрожащим пламенем свечей, стали спускаться вниз, как бы по стволу наклонной гипсовой шахты. С потолка свисали сосульки-сталактиты, а по стенам извивались струйки воды. В пещере было прохладно. Пройдя шагов семьсот, Аблямов остановился.

– А вот подземное озеро. Дальше пути нет. Раньше, говорят, был еще боковой ход в пещеру, по которому смельчаки проникали к подземной реке и видели слабый свет.

Гамалеев нагнулся, зачерпнул из озера ладонью воду и попробовал на язык:

– Сильно гипсом отдает, а чистая.

– Говорят, эта вода имеет целебные свойства. В ней содержится много различных солей, – заметил Аблямов.

– Да, это типичная пещера карстового происхождения, – осматривая причудливые своды, проговорил Василевский.

– Один ученый считает, что в глубокой древности китайцы использовали пещеру для добычи гипса, – заметил Аблямов, снимая пальцами нагар со свечи.

В июле отряд Гамалеева обосновался в восточной части Алайской долины и приступил к съемкам в районе реки Нуры. Ожидаемого улучшения погоды не наступило. Вечером 6 июля Николай Яковлевич записал в свой дневник:

«Выехали в 2 часа ночи. Темно. Лошади спотыкаются о кочки и камни. Несмотря на то, что для подъема имущества использовали лошадей, первой точки достигли только к 11 часам. Идти пришлось все время по снежному склону, рискуя каждую минуту жизнью. Единственная надежда – ледоруб и веревка. Вскоре нас накрыла холодная шапка густого тумана, а затем повалила жгучая «снежная крупа». Просидев на вершине напрасно около шести часов и страшно продрогнув, спустились вниз».

После другого восхождения в дневнике появилась такая запись:

«13 июля. В час ночи на небе отдельные облака. Светит луна. В 3 часа 30 минут были у подножия горы. Подъем на вершину длился пять часов. Особенно трудны были последние 200 метров. Сначала двигались по отвесным скользким скалам с множеством ненадежных карнизов и трещин. Но самое трудное оказалось впереди, когда мы вылезли на снежный хребет с наклоном на север в 70 градусов. С другой стороны снеговая крыша нависла карнизом. Нам пришлось вспомнить детскую игру «езда на лошади». Усевшись верхом на снежный гребень и связавшись веревкой, мы передвигались от точки до точки, что отняло у нас уйму времени. Закончили работу к 16 часам, когда горы скрыли облака. Альпинист Ковалев сказал: «Если бы увидел наш инструктор по альпинизму, по каким местам мы проходили с таким «альпинистским снаряжением», то сказал бы, что мы все выжили из ума».

Стремясь примениться к условиям местности, Николай Яковлевич старался так организовать работу, чтобы не пришлось проводить холодные ночи на снежных склонах.

Ликвидировав к 24 июля все мертвые пространства в районе реки Нуры, отряд Гамалеева выехал в Алтынмазар, чтобы приступить к выполнению второй части задания. 1 августа отряд прибыл в долину Муксу, но из-за ненастной погоды не мог приступить к съемке. Только спустя неделю, когда установилась безоблачная погода, были отработаны узлы в районе перевала Терсагар. Затем отряд проник в ущелье Каинды и поднялся в верховья реки Курганкуль. Следующий поход Гамалеев совершил в ущелье Кызкурган. Рано утром, благополучно форсировав Сельдару и проехав у края ледника Федченко, отряд попал в долину Баляндкиик, куда выходит раструб ущелья Кызкурган. Вечером 7 сентября, примостившись на камне подле костра, Николай Яковлевич записал в свой дневник:

«Густые облака. Пытались подъехать к узлу № 168 с юга по реке Кызкурган, но смогли проехать всего два километра. Дальше проход невозможен, потому что река образует водопады, а по берегам навалены камни. Скаты совершенно отвесные и достигают наклона в 80–90°».

За спиной раздался голос рабочего Ковалева:

– Завтра возвращаться будем?

– Куда возвращаться? – не понял Гамалеев.

– В Алтынмазар.

– Почему в Алтынмазар?

– А потому что этого узла нам не одолеть, – безнадежно махнул рукой Ковалев. – К подножию-то вершины не подобраться.

– Мы с другой стороны пройдем.

– Тогда придется лошадей оставить здесь и тащить все на себе, – в голосе рабочего послышалось недовольство.

– Не все, а самое необходимое, – поправил Николай Яковлевич. Ему давно не нравился Ковалев, не раз подводивший отряд при восхождениях. В самых опасных местах он обычно ссылался на головную боль и отказывался идти дальше. Попробуй проверь, действительно ли он болен, или симулирует. Гамалееву, стиснув зубы, приходилось перекладывать ношу Ковалева на свои плечи. А тот спускался к лагерю.

Николай Яковлевич дописал:

«Пройдя еще километра четыре пешком, убедились, что с юга к узлу не пройти».

На следующий день Николай Яковлевич провел свой отряд опасным, но единственно возможным путем на вершину с отметкой 5400 метров и отработал узел № 168, закрыв им на карте еще одно «белое пятно».

Заметив, что ночи стоят лунные, а облака обычно наплывают во второй половине дня, Гамалеев решил применить испытанный метод и совершать восхождения ночью, чтобы успевать за первую половину дня до появления облаков отрабатывать узлы.

9 сентября в 23 часа отряд приступил к восхождению на вершину высотой 5070 метров. Подъем длился тринадцать с половиной часов. Только фототеодолитчик успел произвести наблюдения, как на Музджилге и леднике Бивачном пошел снег.

– Повезло нам, – обрадовано произнес Каляпин, – а то пришлось бы заново подниматься на эту вершину.

Закрыв все мертвые пространства в низовьях долины Баляндкиик, отряд Гамалеева 13 сентября по долине Муксу достиг устья реки Дарадек. После неоднократных неудачных попыток, наконец, удалось преодолеть вплавь на лошадях широкую и глубокую в этом месте Муксу и отработать несколько узлов на северных отрогах хребта Петра Первого.

В конце сентября отряд достиг реки Кызылсу и по левому берегу прошел вверх 12 километров, чтобы сделать несколько восхождений в западной оконечности Заалайского хребта... В результате напряженной и опасной работы на участке, отведенном Николаю Яковлевичу Гамалееву, не осталось ни одного «белого пятна», несмотря на неблагоприятную для съемки погоду, стоявшую все лето в районе Заалайского хребта.

 

* * *

База топографической партии разместилась в поселке Мургаб, на правом берегу реки Мургаб. Это самый крупный поселок на Восточном Памире, хотя он и занимает небольшую площадь. Большинство домиков одноэтажные, белые с плоскими крышами. Вдоль единственной широкой улицы за последние годы выстроены здания для районных учреждений. В одном из них отвели несколько комнат для топографической партии.

Летнее задание партии включало два вида работ: рекогносцировку карты, составленной по материалам фототеодолитной съемки середины 30-х годов, и продолжение съемки узких полос вдоль важнейших дорог. Старые карты увеличили фототехническим путем в два раза. Для их использования следовало произвести инструментальную рекогносцировку, нанести местные предметы, появившиеся со времени съемки, и изменить сечение рельефа. Эту работу Рапасов взял под личный контроль, для чего обосновался в Мургабе.

 

3

 

Топографу Олегу Вячеславовичу Пертелю шел двадцать четвертый год. У него было узкое лицо, серые глаза, светлые волосы и нос с горбинкой. Олег Вячеславович работал топографом в Средней Азии с 1943 года. С Пертелем всегда ездила жена – Антонина Федоровна, спокойная, приветливая женщина.

В Наманган Пертели приехали в самый разгар подготовки экспедиции к выезду на Памир. Олегу Вячеславовичу поручили инструментальную рекогносцировку в долине Аксу. Взяв с собой пятерых рабочих, супруги выехали в поле.

Первого июня отряд Пертеля прибыл на машине в небольшой кишлак, находившийся почти в центре участка. Разместились в двух пустовавших домах. Привыкшие жить в полевых условиях, Пертели сразу почувствовали себя как дома. Антонина Федоровна побелила стены, повесила на окно белоснежные занавесочки, а стены украсила вышивками.

Настроение у Олега Вячеславовича было благодушное. Ему казалось, что рекогносцировка прежних съемок – дело пустяковое. «В самом деле, – думал он, – если карта составлена хорошо, то остается лишь заново развить геометрическую съемочную сеть и нанести предметы, появившиеся после съемки». Проведение дополнительных горизонталей, предусмотренных в задании, он даже не принимал в расчет, потому что простое интерполирование рельефа можно выполнить и камеральным путем. В процессе составления съемочной сети Пертель заметил несоответствие изображенного на карте рельефа с местностью. Если гребни хребтов и вершины были нанесены точно, то в изображении отрогов хребтов и их подножий он обнаружил грубые ошибки.

Приехавший к Пертелю начальник топографической партии Трушников предупредил:

– На других трапециях топографами обнаружены крупные недостатки в рисовке рельефа. Если и у вас они встретятся, обязательно исправьте.

После отъезда Трушникова Пертель принялся смело исправлять участки карты с неверно изображенным рельефом. Во многих местах съемку пришлось производить заново. Чтобы выполнить свое задание в срок, он работал в поле с восхода и до захода солнца, пока были видны деления на рейке. Вечером вычерчивал на планшете сделанное за день, заполнял кальки и прочую документацию.

Как-то, убирая со стола посуду после ужина, Антонина Федоровна озабоченно сказала:

– Ты работаешь почти круглые сутки, разве это нормально? На себя уже не стал похож.

Она с тревогой посмотрела на осунувшееся лицо мужа и на его воспаленные, усталые глаза.

– Ничего, Тонечка. Закончу работу, возьму отпуск и тогда отдохну.

На следующий день Пертель поехал к соседу – старшему топографу Григорию Кузьмичу Зайцеву, чтобы договориться о связующих точках по восточной рамке. Зайцев, высокий, с грозным взглядом, примостился с планшетом в тени от палатки. Возле палатки чистила кастрюлю жена, такая же высокая, как и он.

– Как дела? – спросил зычным голосом Григорий Кузьмич.

– Ничего, – застенчиво улыбнулся гость. Олег Вячеславович робел перед этим опытным грубоватым топографом.

– Какое у тебя сложилось мнение о старой карте? – спросил Григорий Кузьмич.

– Замучился я с исправлениями горизонталей. Особенно на конусах выноса.

– У меня тоже с рельефом неважно, надо бы снимать эти трапеции заново, а не латать их.

Условившись с Зайцевым о связующих точках по смежной рамке, Пертель стал прощаться.

– Куда же вы так быстро? – удивилась Зайцева. – Скоро обедать будем.

– Спасибо, но меня Тоня ждет к обеду.

– Да вы хоть посмотрите, как мы устроились. Олег Вячеславович вошел в огромную лагерную палатку. В одной ее половине помещался стол и две врытые в землю скамейки, тумбочка и несколько ящиков с посудой и продуктами. На другой половине стояла крохотная палатка-домик с высовывающейся наружу спинкой кровати.

– Как же вы умещаетесь в такой палаточке? – улыбнулся Олег Вячеславович.

– Умещаемся. В тесноте, зато в тепле.

«До чего же неприхотлив наш брат-топограф, – думал Пертель, возвращаясь домой. – В каких только условиях не приходится жить».

...В середине июля вечером к Пертелю на машине приехали Рапасов и Трушников. Павел Николаевич немедленно потребовал планшет. Отставив ноги назад и навалившись на стол грудью, он внимательно изучал отработанную часть планшета.

– На каком основании вы изменили горизонтали? Где подтверждающие высотные отметки? – строго спросил он.

– Я изменил горизонтали потому, что они неправильно изображают конусы выноса.

Олег Вячеславович встретился взглядом с Трушниковым. Тот одобрительно кивнул головой.

– Нужно иметь много отметок, чтобы исправлять горизонтали,– озабоченно проговорил Рапасов.

– Это и без отметок видно.

– Чего сейчас выяснять, – вмешался в разговор Трушников. – Завтра в поле проверим. Лучше посмотрим документацию.

Довод Трушникова убедил Рапасова. Он отодвинул планшет и взял полевой журнал; листая его, время от времени отрывался и делал какие-то вычисления в уме. Трутников просматривал кальки.

На следующий день Рапасов с Трушниковым проверили работу топографа и остались ею довольны.

 

* * *

 

Осенью Олег Вячеславович выехал в Мургаб. Он был доволен: полевая работа закончена досрочно и принята комиссией с отличной оценкой, а впереди – отпуск! Но по приезде в Мургаб топографа попросили помочь одному отставшему отряду закончить мензульную съемку, чтобы вывести партию из прорыва. Устроив жену в Мургабе, Олег Вячеславович выехал со своим отрядом в район озера Рангкуль.

Однажды в лагерь заехал молодой киргиз.

– На пешер Мататаш приехал? – обратился он к Пертелю.

– Нет, мы топографы. Карту снимаем, – объяснил Олег Вячеславович и показал на накрытый чехлом планшет.

– Планшик. А я думал алпыныст, – разочаровался гость.

– А что за пещера? – заинтересовался прислушивающийся к разговору рабочий Селезнев.

– В скале пешер много есть. В них ученый люди ходил. А в Мататаш никто не ходил. Хода нет в ту пешер. Старый люди сказала золота много в Мататаш, очень много.

– Кто же его туда спрятал? – лукаво улыбнулся Селезнев.

– Зачем не веришь, – обиделся рассказчик. – Китайский люди давно на Памир приходил. Золото в пешер прятал, от холода помирал.

Пещера Мататаш больше известна под названием Рангкульской пещеры. О ней и других пещерах этой местности в 1915 году член Туркестанского отдела РГО известный спелеолог И. Кастанье писал:

«На Памире, в окрестностях озера Рангкуля, к востоку от среднего течения притока Мургаба Ак-Байтала, встречается множество пещер, которые являются результатом действия ветров. Об этих пещерах местные кочевники рассказывают всевозможные легенды.

Так, например, об одной из рангкульских пещер, расположенной на северной стороне озера, киргизы рассказывают следующую легенду:

«Лет 200–300 тому назад зимою в Рангкульской котловине появились многочисленные китайские войска. Найдя хорошие пастбища по берегам Рангкуля, они решили здесь зимовать и разбили лагерь вблизи пещеры на берегу озера. Однако вскоре выпал такой глубокий снег, что лошади не могли добыть себе корма из-под него, и начался их падеж, к тому же стали истощаться и продовольственные запасы. Войска начали роптать и бунтовать. Тогда более сметливые союзники китайцев выбрали лучших лошадей и ночью бежали из лагеря, а чтобы не было погони за ними, то перерезали жилы ног оставшихся лошадей, которые поэтому к утру все пали. Таким образом, китайские войска остались в совершенно беспомощном положении, наполовину занесенные снегом и лишенные возможности куда бы то ни было двинуться.

Тогда китайцы, видя неизбежную гибель, решили спасти хоть казну и богатства. Выбирая для склада ценных вещей место, они остановили свое внимание на пещере, которая казалась им вполне надежным хранилищем. Оставалось найти способ добраться до нее. Для этого они режут на куски трупы лошадей и прикладывают их к отвесу скалы. Куски крепко примерзли к граниту, и таким образом получилась импровизированная лестница, по которой китайцы достигли пещеры и сложили в ней все свои богатства, а сами поселились в другой пещере на южной стороне кряжа, и вскоре от холода и голода все погибли. С наступлением весны куски оттаяли и упали, и пещера снова сделалась недоступной, сберегая по сию пору вверенные ей сокровища. Много раз киргизы пытались добраться до пещеры, но безуспешно, и пришли к заключению, что в ней живет шайтан (черт), охраняя сложенные там сокровища; так лет полтораста тому назад один богатый киргиз, воспользовавшись суровой зимой, вздумал сделать тоже лестницу из мяса животных; для этого он перерезал весь свой скот и добрался до пещеры, но, лишь только взглянул в нее, как услышал страшные звуки, которых испугался до такой степени, что упал и убился; лет 30–40 тому назад появился один таджик, который отважился на рискованное предприятие: цепляясь за незначительные неровности скалы, пополз он к пещере и на половине пути увидел сложенные ятаганы, сундуки и разные тюки, а между ними сидел страшный черный зверь, которого таджик так испугался, что упал и сломал себе ребра. После этого несчастного случая больше уже никто не отваживался посягать на приобретение богатства, а между тем они время от времени, рассказывают киргизы, дают о себе знать: так, например, лет 20 тому назад ветром выдуло из этой пещеры парчовый халат, и сравнительно еще недавно выпало оттуда небольшое серебряное ведерко, которое было продано нашедшим его киргизом в Кашгаре за 90 рублей...

...В пещеру же, в которой, по словам киргизов, погибли китайцы, взобраться можно в течение дня, не подвергая себя большому риску. Однажды, гласит легенда, несколько киргизов, взяв с собою достаточное количество сала для светильников, полезли к этой пещере в надежде найти проход, соединяющий обе пещеры, и, таким образом, поживиться богатствами. Достигнув пещеры, они нашли массу золы и груду человеческих костей; затем они пошли по длинному и узкому коридору, где было много громадных летучих мышей, часто задувавших ночники. Шли они этим коридором около трех дней и, наконец, наткнулись па громаднейших размеров человеческий череп; этого черепа они так испугались, что дальше идти не посмели; к тому же сала у них оставалось немного, и они поспешили вернуться обратно. Были и еще попытки пробраться к пещере этим коридором, но ни одна из них не увенчалась успехом, так как одни возвращались, увидев на полдороге какого-то сидящего человека, а другие – страшного черного зверя и т. п. Все это окончательно убедило суеверных киргизов, что клад в пещере несомненно существует, но крепко охраняется шайтаном».

...Осень в этом году выдалась холодная, с частыми дождями и метелями. В один из таких дней Пертель по обыкновению занимался приведением в порядок полевой документации.

– Олег Вячеславович, – обратился к нему Селезнев, – разрешите нам с Рощепко сходить на охоту.

– Какая необходимость в этом, у нас мяса еще много.

– Да делать-то все равно нечего. Мы к обеду вернемся.

– Ну, идите.

К обеду рабочие не вернулись. Начинало темнеть, а их все не было. Пертель заволновался:

– Куда это они запропастились?

– Они не на охоту пошли, – тихо сказал старший рабочий Маявец, опуская голову.

– А куда же?

– В пещеру полезли.

– В какую пещеру? – удивился топограф.

– А в ту, о которой нам говорил киргиз. Крючья и веревки взяли с собой.

– Да что они, с ума сошли? – ужаснулся Олег Вячеславович. – Они же могут там шеи свернуть. Что же ты молчал?

– Они не велели говорить. Разрешите, я съезжу к пещере. Может, с ними что случилось.

– Вместе поедем. Седлай лошадей.

Пертель стал нервно ходить из угла в угол. Обычно спокойный, уравновешенный, он сейчас не находил себе места.

Вдруг около палатки раздались голоса Селезнева и Рощепко. Олег Вячеславович облегченно вздохнул, но теперь вместо тревоги у него появилась злость.

– Где вы пропадали? – обрушился он на виновников, выйдя из палатки.

– Как где, на охоте. Вот наш трофей, – ответил Селезнев, показывая глазами на связанного архара.

– А крючья зачем брали с собой?

Селезнев осуждающе посмотрел на Маявца, догадываясь, что он рассказал начальнику об их поездке к пещере. Больше никто в эту тайну не был посвящен.

– Эх ты, разболтал...

– Я до вечера ничего не говорил. А потом решил, что с вами что-нибудь случилось, – оправдывался Маявец.

Селезнев перевел взгляд на Пертеля.

– В пещеру мы, правда, хотели залезть. Но там оказалась такая отвесная скала, что к ней никак не подберешься. Тогда мы решили поехать на охоту. Часа три гонялись за этим подранком, – снова кивнул он головой на архара.

– Нашлись исследователи, – рассмеялся успокоенный Олег Вячеславович. – Ну, садитесь обедать. А впредь больше никуда вас не отпущу (После описываемых событий альпинисты неоднократно пытались проникнуть в пещеру Мататаш. Только летом 1958 года им удалось побывать в пещере, где было найдено орлиное яйцо и тряпки, видимо, занесенные туда орлами).

Около месяца Пертель пробыл в районе Рангкуля. Наступили холода с пронизывающими ветрами; работать стало очень трудно. Пальцы мерзли, было трудно держать карандаш или циркуль-измеритель. Рабочие прыгали вокруг мензулы и то и дело заглядывали на планшет. Наконец, настал день, когда топограф провел последнюю горизонталь.

 

4

 

Площадь, предназначенная к покрытию фототеодолитной съемкой в 1946 году, значительно превышала прошлогоднюю. Она охватывала в основном просторную Аличурскую долину и хребты, ограничивающие ее: Северо-Аличурский и Южно-Аличурский (По другим источникам, Северо-Аличурский хребет называется хребтом Базардара, а Южно-Аличурский – Памирским или Аличурским).

Базу фототеодолитной партии разместили в полутора километрах севернее поселка Аличур. 30 мая колонна студебеккеров доставила сюда инженерно-технический и обслуживающий персонал, экспедиционное снаряжение, продовольствие и фураж. В этот же день на базу прибыла колонна лошадей и мулов. К вечеру вырос палаточный городок. На следующий день фототеодолитчики под руководством начальника партии Самарина практиковались в фототеодолитной съемке, а затем вместе с фотолаборантами определяли светочувствительность фототеодолитных пластинок.

С первого июня отряды стали разъезжаться на свои участки.

Старшему топографу Александру Ивановичу Силенку отвели участок севернее завального озера Яшилькуль. Это озеро образовалось очень давно вследствие громадного обвала, перегородившего западную часть Аличурской долины. Заполнив впадину, вода стала переливаться через невысокий завал. Существует легенда об образовании Яшилькуля, записанная Н. Л. Корженевским в 1923 году со слов 77-летнего старика Казы-бая:

«Лет 300 тому назад, – гласит легенда, – на месте нынешнего озера был большой и богатый кишлак. Раз вечером приходит в него усталый старик и просит пустить его ночевать. Но сколько дворов старик ни обошел, никто его не пустил к себе в дом. Наконец, он постучался в последнюю, самую бедную хижину. Здесь его приютила одинокая старушка и накормила его, сваривши последнюю курицу. Рано утром странник встал и сказал старухе: «Кампырчик, уходи отсюда на гору». Та послушалась и вышла из дому. Только старуха взобралась на скалы, как хлынула вода и поглотила кишлак со всем населением».

Первое изображение озера Яшилькуль встречается на исправленной карте китайского государства, обнародованной по повелению Цян-луна в 1760 году в Пекине. Более подробный картографический материал по озеру собрал в 1878 году топограф А. И. Скасси. Первый астрономический пункт в районе Яшилькуля определил в 1883 году Д. В. Путята. В том же году топограф Н. А. Бендерский произвел полуинструментальную съемку озера, показав рельеф по берегам озера отмывкой. Вторичное, более точное географическое определение Яшилькуля выполнил в 1895 году астроном П. К. Залесский. Инструментальную топографическую съемку произвел в 1923 году топограф С. А. Полозов.

...Утром Газизов и Славков отправились вперед с лошадьми и мулами, а в полдень Силенок с остальными рабочими выехал из Аличура на машине, доверху нагруженной имуществом. Машина проехала по долине Башгумбез до усыпальницы богатого киргиза Абдуллы-хана. Предание рассказывает, что это сооружение, как и другие восточнопамирские усыпальницы (мазары) и крепости, построено из глины, замешанной на кутасьем и верблюжьем молоке. Кутасы, могучие яки, – достопримечательность Памира. Они отлично передвигаются без троп по кручам с тяжелыми вьюками, устойчивы при переправе через бурные реки. Кутасье молоко в три раза жирнее коровьего. По внешнему виду кутас похож на быка. Хвост пушистый, как у лошади, а звуки издает точно свинья. Это животное неприхотливое к пище и обитает на больших высотах. Если верить старожилам, усыпальница воздвигнута в середине XIX века. Она превосходно сохранилась.

За мазаром Абдуллы-хана грунтовая дорога завихляла вдоль пологих отрогов Южно-Аличурского хребта. Из-за множества ухабов и поворотов трудно было развить нужную скорость. Водитель Токарев ухитрялся вести машину без тряски. Он считался в экспедиции лучшим шофером и был награжден медалью «За трудовое отличие». Проехав около сорока километров по плохой дороге, студебеккер выехал на Памирский тракт, где можно было ехать быстрее. Но у соленого озера Тузколь пришлось свернуть с него вправо и снова тащиться по плохой дороге. Часто попадались крутые подъемы, на которые под надсадный рев мотора машина взбиралась как черепаха. С пригорка через лобовое стекло Александр Иванович увидел небольшое овальное озеро Булюнкуль. Оно было необычайно красиво – синее-синее, в зеленой рамке берега, среди пологих светлых склонов. Машина спустилась к озеру и обогнула его с восточной стороны, чтобы проехать через понижение в гористой грядке к берегам Яшилькуля, где Силенок намеревался устроить лагерь. Но колесная дорога упиралась в обрыв.

– Приехали, – сказал Токарев.

– Ну ничего, остановимся здесь, – бодро проговорил Александр Иванович, вылезая из кабины.

Все имущество сложили на большом зеленом лугу у ручья, вытекавшего из озера Яшилькуль. Пробежав два километра по естественному коридору, ручей отдавал свои воды соседнему озеру Булюнкуль.

– Будем ставить палатки? – спросил рабочий Кузнецов.

– Поставим. Пока устроим лагерь на этом лугу.

С наступлением темноты разожгли костер, служивший маяком Газизову и Славкову. Ночью они прибыли в лагерь с караваном лошадей и мулов.

Наутро Силенок, Газизов и Кузнецов верхом отправились к Яшилькулю, чтобы испытать на воде резиновую лодку и произвести беглую рекогносцировку участка. Лодку, грузоподъемностью в полтонны, предполагалось использовать на Сарезском озере. С ее помощью нужно было отыскивать с воды удобные пути для восхождения на вершины мощного отрога Северо-Аличурского хребта.

Всадники по тропе поднялись на высокую террасу и поехали к берегу Яшилькуля. Справа от них к озеру спускался скалистый склон. У самой воды на побеленных птичьим пометом выступах расположилось множество крупных черных птиц с серыми длинными клювами.

–  Что это за птицы? – спросил Кузнецов.

–   Бакланы, – почти одновременно ответили Силенок и Газизов.

–   Какие у них клювы большие, как портновские ножницы!

–   И рыбачат ловко, – улыбнулся Александр Иванович.

Всадники остановили лошадей и стали наблюдать за пернатыми рыболовами. Один из бакланов, выследив добычу, стремительно нырнул в воду. Пробыв недолго под водой, он неторопливо выбрался на камни, поднял кверху клюв и стал заглатывать рыбу, выливая при этом из клюва воду.

Всадники спустились к берегу.

– Как много водорослей, – удивился Силенок.

– Недаром киргизы назвали озеро Яшилькулем. В переводе это означает «Зеленое озеро», – пояснил Газизов.

Все спешились.

Накачав лодку, спустили ее в воду. Силенок и Газизов забрались в лодку и отчалили от берега. Кузнецов остался на берегу присматривать за лошадьми.

Зеркальная гладь озера во всех подробностях отражала освещенные утренним солнцем прибрежные горные склоны. Александр Иванович сидел на носу лодки и рассматривал скалистые вершины с причудливыми пятнами снега на склонах. Иногда он переводил взгляд на карту. В этом году проекты расположения узлов составляли сами фототеодолитчики и в процессе съемки им разрешалось вносить в них изменения.

– Интересно, какая длина у этого озера? Оно скорее похоже на реку, – легко гребя веслами, спросил Газизов.

– Длина его двадцать пять километров, а ширина в некоторых местах достигает трех километров.

Стояла необыкновенная тишина.

– Как хорошо! – зажмурил от удовольствия глаза Александр Иванович.

Затем взглянул на часы:

– Давай-ка, браток, поворачивать обратно.

– Участок у нас в этом году вроде легкий, – сказал Газизов, разворачивая лодку.

– Не говори гоп, пока не перепрыгнешь. Александр Иванович попросил Газизова держаться ближе к северному берегу, чтобы проследить торную тропу. Впереди он заметил какие-то постройки на косогоре. На карте в этом месте стоял условный знак развалин. Подплыв ближе к берегу, увидели, что это полуразрушенные мазары. Одни почти совсем развалились, у других провалились купола, отвалились углы, потрескались стены.

Силенок посмотрел на карту:

– Недалеко от нашего лагеря в урочище Сурметаш есть сернистый горячий источник Иссыкбулак. Скажем Андрею, чтобы он отвез лодку домой, а сами съездим посмотрим, что за источник. Может, после обеда баньку устроим.

Причалив к берегу, вытащили лодку на камни и выпустили из нее воздух.

– В лагере хорошенько упакуйте лодку. Она нам понадобится теперь на Сарезе, – говорил Силенок, помогая взваливать лодку на лошадь.

Всадники разъехались. Силенок с Газизовым обогнули озеро и переправились через разлившуюся на несколько рукавов речку Аличур. Прозрачное облако пара и резкий запах серы указывали на близость теплого источника. У небольшого водоема, обложенного по берегам белыми камнями, Александр Иванович слез с лошади, присел на корточки и окунул пальцы в воду, но тут же отдернул руку:

– Горячая!

– Горячо кажется сначала. Подержите руку подольше – и привыкните.

Силенок снова окунул руку в воду. На его лице появилась болезненная гримаса, перешедшая затем в блаженную улыбку.

– Обязательно устроим сегодня баню. А завтра поедем на работу, – продолжая улыбаться, сказал Силенок.

– На сколько дней продуктов брать?

– Я думаю, дней пять хватит на узелок. Три дня на дорогу – туда и обратно, два дня на подъем и спуск. Возьми на всякий случай из расчета на десять дней.

По прошлому году Газизов знал, что значит «на всякий случай»: Александр Иванович думает сделать не один, а два или даже три узла. Газизов не раз ловил себя на мысли, что в этом человеке обитает неукротимая воля и беспредельная смелость, порой граничащая с безрассудством. Он никогда не терял присутствия духа и всегда находил выход из безвыходного, казалось бы, положения. Александр Иванович не только не бравировал своей смелостью, но, вероятно, и сам не подозревал, что обладает ею.

Через две недели в отряд Силенка приехал географ экспедиции – Михаил Илларионович Ирьянов. Он как-то особенно остро смотрел на собеседника глубокосидящими глазами. Через плечо висели пухлая полевая сумка, фотоаппарат ФЭД и бинокль. Все в экспедиции знали, что Михаил Илларионович может гипнотизировать, и в часы досуга просили провести сеанс гипноза, в чем Ирьянов никогда не отказывал. Клиент усаживался на камень или на ящик. Гипнотизер начинал водить перед его носом рукой и загробным голосом говорил: «Спите, спите, спите...». Удостоверившись, что клиент впал в гипнотическое состояние, он продолжал: «Вы находитесь на море... Купаетесь...»

Чаще всего гипнотизируемый широко улыбался и открывал глаза. В таком случае Михаил Илларионович прогонял его под хохот окружающих и спрашивал: «Кто следующий?». Бывали случаи, когда ему все же удавалось кого-нибудь подвергнуть гипнозу.

Говорил Ирьянов резко, чеканя слова. Он был прекрасный рассказчик и умело оперировал цифрами, датами, сравнениями. Еще в 1937 году, будучи студентом географического факультета Саратовского университета, он был на практике в Алтынмазаре. Окончив университет, работал географом в Средне-Азиатском аэрогеодезическом предприятии. А затем попал в Памирскую топографическую экспедицию, где ему поручили составить географическое описание Памира. В отряд Силенка он приехал для сбора материалов по западной части Северо-Аличурского хребта. С собой он привез несколько старых толстых книг о Памире.

Вечером все собрались в кружок у костра. Языки пламени жадно лизали бока закопченного ведра с водой.

Силенок обратился к Ирьянову:

– Нам недавно киргизы показали на скале большой каменный сундук с узорами по бокам. Они сказали, что сундук оставлен китайцами. Ты не знаешь, Миша, историю этого камня?

– Знаю. Он называется соммэ-таш, что значит китайский камень. Описание его есть в книге Снесарева. Только там указывается, что сундук вывезли отсюда и передали в какой-то музей.

– Хотели, наверное, вывезти, да разве такую махину сдвинешь с места. Тонны две, пожалуй, весит, – заметил Силенок, вопросительно глядя на Газизова.

– Если не больше, – добавил Гафиз. – А крышку от него, нам сказали, взял один киргиз.

– Как же он мог унести ее? – удивился Ирьянов.

– Да она, судя по отверстию, нетяжелая: тонкая, как доска,– сказал Александр Иванович. – Ну, а какова все же история сундука?

– Побережье Яшилькуля было ареной кровопролитных сражений, – начал Михаил Илларионович. – В середине восемнадцатого века в Яркенде и Кашгаре вспыхнуло восстание местных феодалов против иноземного владычества. К восстанию примкнуло много бедноты. Но восставшие не в силах были справиться с хорошо вооруженными войсками генерала Фу-дэ и отступили на Памир, раскинув свой стан на восточном берегу озера Яшилькуль. 23 ноября 1795 года ночью войска генерала Фу-дэ атаковали стан восставших и захватили богатые трофеи: более десяти тысяч голов скота, много разного оружия...

Все внимательно слушали рассказчика.

...Это памятное событие сохранилось в преданиях киргизского народа. В одном из них говорится, что застигнутые врасплох воины, предпочитая позору смерть, посадили своих жен, сестер, детей на верблюдов и лошадей и столкнули в озеро, а сами погибли в неравном бою. С тех пор будто бы из глубин Яшилькуля доносятся стоны утопленных. По другому преданию, Фу-дэ приказал сделать каменный сундук для хранения награбленных драгоценностей. Сундук, наполненный золотом и серебром, втащили на скалу и поручили воинам зорко охранять. Когда войска Фу-дэ уходили, воины забрали драгоценности, а камень оставили на скале. У этого же места почти сто лет спустя произошло сражение между бандой, засланной на Памир из Афганистана иностранными империалистами, и русским отрядом полковника Попова. Бандиты понесли в бою большие потери и отступили. Такова история этих мест, – закончил Михаил Илларионович.

– Мы завтра поедем на перевал Шайтан. Поедешь с нами? – спросил Силенок Ирьянова.

– Поеду. А где этот перевал? Я что-то не слыхал такого названия.

– В верховьях ущелья Малый Марджанай.

– Там перевал Марджанай, – возразил географ и вытащил карту из полевой сумки. – Вот смотри. Перевал Марджанай разделяет ущелья Малый Марджанай и Большой Марджанай.

– Что за путаница, – пожал плечами Силенок. – Надо будет расспросить здешних стариков и узнать истинные названия.

 

От лагеря до ущелья Малый Марджанай было около пятнадцати километров. Ехали набитой тропой, по которой в летнее время вьюком перевозят грузы на метеорологическую станцию, находящуюся на берегу Ирхтского залива Сарезского озера. Затем свернули на давно заброшенную тропу, ведшую в верховья ущелья Малый Марджанай.

Ирьянов остановил лошадь и поднес к глазам бинокль:

– Не пойму, какой-то зверь идет по склону. Силенок тоже посмотрел в бинокль:

– Да это же медведь!

– Нет, не медведь, – возразил Газизов, – а собака овчарка.

– Оба вы ошибаетесь, товарищи. Это красный волк, настоящий красный волк! – воскликнул Ирьянов.

– Ты шутишь, – рассмеялся Силенок. – Разве есть на свете красные волки?

– Есть. Профессор Кашкаров приводил описание этого вида волков. Приедем в лагерь, я тебе расскажу. Раньше его считали одичавшей собакой. Но по устройству зубов и по другим признакам установили, что это волк. Красным его назвали из-за рыжей окраски.

Зверь тем временем скрылся из виду.

На самой высокой точке перевала остановились, чтобы рассмотреть горный кряж, отходивший от Северо-Аличурского хребта на север. Крутые склоны кряжа, изуродованные скалами, казались недоступными. Между ними вздымались вершины, покрытые, как панцирем, вечным льдом и снегом.

От перевала по левой стороне ущелья Большой Марджанай, как условились его называть, прошли не более десяти километров. Дальше путь преградил завал из камней. В этом месте река ритмично налетала на громадные белые глыбы, видимо, отвалившиеся от мраморной стены на противоположном берегу. Эта стена имела внушительные размеры: высота 150–170 метров, ширина 70 метров.

– Чистейший белый мрамор. Это же мечта любого скульптора! – изумился Михаил Илларионович.

– Что нам за дело до мечтаний скульпторов, – нахмурился Силенок, стараясь заглянуть вперед в надежде найти проход для лошадей. Но на пути стояли крутые скалистые склоны, да громадные камни на дне облизывал бурлящий поток. Пункт находился на другой стороне реки, поэтому нужно было найти переправу. Силенок решил переехать на лошадях через реку с таким расчетом, чтобы ниже мраморной скалы выйти на противоположный пологий участок берега. Лошадей же затем отправить назад, а дальше двинуться пешком. Этот план он изложил Ирьянову.

– А я попробую пробраться к Сарезскому озеру этим берегом, – решил Михаил Илларионович. – Значит, лагерь будет здесь?

– Да, для лошадей удобнее места в этой теснине не найдешь.

Ирьянов уселся на камень и принялся что-то записывать в толстую тетрадь. А Силенок и Газизов отправились выбирать место для переправы. Они прошли несколько метров и остановились у подножия отвесной скалы, подмываемой пенистым потоком.

– Попробуем здесь провести лошадей, – указал рукой Александр Иванович.

Это было самое удобное, хотя и не безопасное место для переправы.

– Приведи, браток, лошадей, а я посмотрю, где их лучше свести в воду.

Через несколько минут Газизов привел караван. Он направил своего коня в воду, но животное не хотело идти в бурлящий поток. Пришлось пустить в дело плетку. Конь бултыхнулся передними ногами в реку, а задние съехали сами. Выдерживая грудью мощный напор воды, он медленно продвигался наискосок через реку. Преодолев стремнину, конь стал двигаться быстрее и благополучно выбрался на берег. Следующим форсировал реку Кузнецов. После стремнины его лошадь прижало к мраморной острой глыбе. Рабочий успел перенести через седло левую ногу, но мешок зацепился за глыбу и разорвался. Из него вывалились в воду банки с консервами, сухари и мешочки с крупой.

– Половина продуктов погибла. Что же будем делать? – огорченно спросил Газизов.

– Уменьшим норму. Не возвращаться же обратно, – ответил Александр Иванович и обратился к рабочему Сейфуллину: – Как переправишь назад лошадей, жди нас в том месте, где мы договорились с Ирьяновым.

Отряд, нагруженный инструментом, спальными мешками и продуктами, двинулся вниз по ущелью. Люди прыгали с камня на камень, пересекали оживающие под ногами осыпи, лезли по скалам, пока не достигли поперечного ущелья, где решили устроить бивак. Измученные переходом, все в изнеможении опустились на землю, не в состоянии даже снять с плеч тяжелые ноши. Немного отдохнув, развели костер, приготовили ужин, но ели без аппетита – слишком сильно устали.

Гафиз с иронией сказал:

– Если мы будем так есть и в следующие дни, то продукты еще и останутся.

...Над горами стояла ночь, когда Силенок растормошил спящих. Согрели чай. Оставив спальные мешки на месте ночлега, двинулись по поперечному ущелью вверх. Было совсем светло, когда достигли морены и взошли на ее галечниковую поверхность. Шедший по обыкновению первым Силенок неожиданно остановился: в двадцати метрах от него замерли архары. Он насчитал их шестнадцать штук. Архары смотрели на него большими глазами, в которых страх боролся с любопытством. За спиной раздался голос Газизова:

– Чуют, что у нас карабина нет.

– Гафиз, Андрей, – встрепенулся Александр Иванович, – ставьте скорее фотокамеру. Попробуем сфотографировать их.

Разговор людей не испугал архаров. Они продолжали стоять в тех же позах, застыв, как изваяния. Газизов помог Кузнецову снять со спины треногу и установил ее. Затем вынул из ящика фотокамеру и привинтил к треноге. Оставалось вставить кассету и нажать тросик. Но стадо не пожелало больше позировать. Разбрасывая камешки, архары громадными прыжками помчались по морене к осыпи. Александр Иванович с досадой посмотрел им вслед.

Через морену пошли к противоположному скалистому горбатому склону; Силенок предполагал, что склон ведет к вершине, на которой предстояло отработать узел. За двенадцать часов с небольшими остановками отряд прошел путь от места ночлега до заснеженной вершины, откуда была видна часть Сарезского озера; в его темных скалистых берегах виднелись громадные осыпи и глубокие впадины от оползней. С большой высоты лазоревая поверхность озера казалась неподвижной и напоминала желе.

Медный диск солнца готовился исчезнуть за силуэтами хребтов, когда Силенок закончил наблюдения.

– Завтра закончим вторую точку и в обратный путь, – и он ободряющим взглядом обвел своих спутников.

Ниже вершины нашли укромное место, куда не проникал ветер. После скромного ужина, состоявшего из двух банок мясных консервов и твердых, как камень, сухарей, Газизов подсчитал:

– Осталась одна банка консервов и всем по сухарю.

Стали устраиваться на ночлег.

– Прячьте, братки, ботинки под себя, а то к утру от мороза они превратятся в колодки. А портянки переверните сухой стороной, – посоветовал Александр Иванович. У него сжалось сердце при виде осунувшихся, обросших и мертвенно бледных при свете луны лиц своих верных помощников.

Без спальных мешков ночь показалась необыкновенно холодной и бесконечно долгой. Больше всех страдал Андрей Кузнецов, впервые попавший в такие суровые условия. Чуть не плача, он чаще других выбирался из своего каменного ложа и с яростью колотил ногой об ногу, чтобы отогреть их...

Утром, доев последнюю банку консервов и сухари, горовосходители отправились по узкому гребню на вторую вершину. Молча, с ожесточением лезли на скальные зубы, переползали на животе по ненадежным снежным карнизам...

Не менее трудным оказался обратный путь. Все, кроме Газизова, достигнув места ночлега, не в состоянии были идти дальше. Он же вызвался съездить за продуктами на базу в Булюнкуль.

– Пускай Сейфуллин съездит, а ты присмотришь за лошадьми, – возразил Александр Иванович, – а то чего доброго свалишься где-нибудь от усталости.

– Ничего со мной не случится.

– Ну, тогда давай, браток, выручай!

Газизов вернулся на следующий день с мешком продуктов за спиной.

– Живем! – радостно закричал при виде его Андрей Кузнецов.

– А Ирьянов вернулся в лагерь? – спросил Силенок.

– Сейфуллин говорит, как ушел, так с тех пор и не возвращался.

Отдохнув после трудного восхождения и хорошенько подкрепившись, люди повеселели.

– Ну что, слазим завтра еще на одну вершинку? – не то спросил, не то предложил Александр Иванович.

– Сылазем, курсак (живот) сапсем карош,– улыбнулся широколицый казах Машимов.

– Ну, раз Абдуразак сказал слазим, значит слазим, – засмеялся Андрей Кузнецов.

– Ты, Гафиз, и карабин принес? – Силенок только что заметил оружие.

– Решил всегда его брать. А то прямо безобразие. Мясо вокруг ходит, а мы чуть с голоду не умерли.

 

...Когда солнце миновало зенит, отряд выбрался на высокую вершину. С нее открывался вид на Сарезское озеро. Оно теперь не казалось неподвижным. В его лазоревой глади, искрясь, отражалось солнце. Два хребта, словно зловещие стражи, охраняли водную красавицу, загородив подходы к ней.

Отсюда, с вершины, с одной точки можно было бы заснять превосходную круговую панораму. А стереоскопическую съемку было трудно произвести. Силенок смог выбросить только один базис, причем левый его конец пришлось разместить на «жандарме», напоминавшем со стороны гигантский палец. С огромным трудом по веревке выбрались на него. Сверху «жандарм» покрывала белая ледяная корка.

– Как ромовая баба, – со смаком облизнул губы Кузнецов.

Лежа на животе, все осматривались вокруг.

– Место такое, что треногу не поставить. Ветер свалит, – заметил Газизов.

– Подвесим к треноге в виде противовеса камень, – предложил Силенок, сбивая рукавицей льдинки с усов и бороды.

– А как же наблюдать? У инструмента не повернуться, да и скользко. Свалиться можно.

– Обвяжусь веревкой. А ледок собьем ледорубом. От ветра надрывно скрипела тренога. Стараясь ближе держаться к инструменту, Силенок приступил к наблюдениям...

К вечеру отряд спустился с вершины. В лагере уже был Ирьянов.

– Ну, как твои дела, Миша? – спросил Александр Иванович географа.

– Неважные. По ущелью пройти к озеру оказалось невозможным. Преграждают то отвесные скалы, то громадные завалы камней. Недаром район Сарезского озера имеет десятибальную сейсмичность.

– Давай попробуем спуститься на резиновой лодке. Я с высоты видел Марджанайский залив, он должно быть, начинается близко.

– Что ты, Саша, – безнадежно махнул рукой Ирьянов. – Предположим, лодка не разорвется о камни и скалы и мы достигнем залива. А обратно как поднимемся? Вот если бы была моторная лодка, это другое дело. А разве веслами одолеешь такую скорость! На этот счет есть хорошая поговорка: «Прежде чем войти, подумай о выходе». Нет смысла напрасно рисковать.

– Ты прав, – согласился с его доводами Силенок. – У тебя здесь есть еще какие-нибудь дела? А то я всю работу закончил.

– Нет, мне здесь тоже делать больше нечего.

На карте в западной части Северо-Аличурского хребта между перевалами Марджанай и Лянгар-Куталь крестиком помечен еще один перевал. После недоразумения с перевалом Марджанай у Александра Ивановича не пропало доверие к топографической карте, составленной на тот район, где он работал. Поэтому маленький крестик на карте привлек его внимание. Он надеялся, что через этот безымянный перевал удастся, наконец, пройти к берегам Сарезского озера и воспользоваться лодкой, чтобы произвести наблюдения на кряже. Как он убедился, на этот кряж можно подняться только со стороны озера. Но все-таки Силенок колебался. Почему на карте перевал обозначен, а тропа через него не показана? А что, если крестик поставлен случайно? Разобраться по карте в характере рельефа у безымянного перевала было невозможно, так как рельеф изображался отмывкой, а не горизонталями. Перед тем как выйти в новый поход, Александр Иванович решил через Газизова, знавшего киргизский язык, навести справки о безымянном перевале. Сторож перевалочной базы посоветовал обратиться к одному старому чабану на ближайшем стойбище. Силенок и Газизов на конях съездили на стойбище и застали старика в юрте. После долгих расспросов туговатый на ухо киргиз понял, наконец, о чем его спрашивают. Поджав под себя ноги и обхватив их руками, старик медленно раскачивал свое грузное тело, облаченное в кожаный халат-чепан:

– Бель ек, жол адам ек, жол архар бар. Шайтан! – при последнем слове на лице старика появился испуг. Подняв правую руку до уровня лица и пружинисто опуская ладонью вниз, добавил: – Па-ах, па-ах, па-ах!

Газизов перевел:

– Он говорит, что перевала нет, дороги нет, а есть только тропа, проложенная архарами. Там водится черт, который все время шумит.

– А, может быть, этот перевал называется Шайтан? – высказал предположение Силенок. – Спроси у него, сам-то он бывал там?

Газизов закричал в ухо старику. Тот отрицательно затряс головой:

– Шайтан, шайтан!

– Так оно и есть. Карту составляли по расспросным данным и перепутали названия перевалов, – пришел к убеждению Александр Иванович.

Снова Силенок с Ирьяновым шли во главе отряда по тропе вдоль северного берега Яшилькуля. Переправившись вброд через речку Малый Марджанай, достигли ущелья, идущего от берегов Яшилькуля к таинственному перевалу. По склонам и по дну ущелья шло множество звериных тропинок.

– А киргиз был прав, что здесь нет тропы, проложенной человеком, – сказал Газизов на привале.

– Наверное, местным жителям было незачем ходить на этот перевал – отозвался Ирьянов.

К верховьям ущелье заметно сузилось, а затем превратилось в извилистый каменный коридор, усыпанный мелкими острыми обломками пород. Стук подкованных копыт гулко разносился по ущелью. Ноги лошадей погружались в каменистые обломки и покрывались ссадинами. Коридор все более и более сужался. Попадались высокие ступени, на которые с трудом поднимали покорных животных. Вьюки цеплялись за скалы. Идущий впереди Силенок крикнул – и гулкое эхо пронеслось по каньону:

– Дальше пройти нельзя-а-а-а!

Свалившийся когда-то сверху камень заклинился между стенами, не долетев до дна. Под камнем мог пролезть человек.

– Черт возьми, – выругался подошедший Ирьянов. – Попали в каменный мешок! Здесь и лошадей-то не развернешь.

В каньоне оказались две лошади.

– Задом их не выведешь, ноги поломают при спуске со ступеней, – встревожился Силенок. – Остается один выход: снять с них вьюки, седла и вытаскивать волоком.

Чтобы вытащить из каньона лошадей, потребовалось четыре часа!

– Этому перевалу вполне подходит название «Шайтан», – проворчал Александр Иванович. – Дальше попробуем подняться пешком.

Случилось именно то, чего он боялся: теперь предстояло тащить вьюки на себе.

Нелегкий путь вел к перевалу...

С перевала Ирьянов попробовал спуститься на север для осмотра ущелья, а Силенок с отрядом поднялся на вершину высотой 6000 метров, провел там полтора дня, а затем снова спустился на перевал.

– Опять неудача, – вздохнул Михаил Илларионович, вернувшийся вслед за отрядом. – Так и не удалось спуститься на противоположную сторону перевала. Склон совершенно завален каменными глыбами. Все пути к Сарезу отрезаны.

– Значит, мне не удастся отработать узлы на кряже, – сокрушенно покачал головой топограф.

– На кряж можно забраться только со стороны озера, – подтвердил Ирьянов.

5

 

Еще весной поговаривали, что в руководстве экспедиции должны произойти изменения. В середине июня стало известно, что И. А. Рубис отзывается в Москву на курсы повышения квалификации, а вместо него прибывает после окончания этих же курсов новый начальник экспедиции – А. П. Маковкин. Приехав на место, Маковкин в сопровождении Рапасова отправился в длительную поездку по Памиру для ознакомления с ходом полевых работ.

Работники аличурской фотолаборатории занимались разборкой обработанных негативов, когда за дверью послышались громкие голоса. Виктор Пятков открыл дверь и чуть не столкнулся с высоким худым человеком в серой меховой шапке и черном дубленом полушубке, перехваченном ремнем. Ватные брюки были заправлены в широкие голенища кирзовых сапог.

– Можно к вам? – спросил он и, не дожидаясь ответа, прошел в комнату.

За незнакомцем прошли Рапасов и Самарин. Осмотрев комнату с низким плетеным потолком, гость сказал:

– Хорошо вы устроились.

Работники фотолаборатории догадались, что это и есть новый начальник экспедиции.

Начальник экспедиции заинтересовался фототеодолитными негативами и подсел к столу, чтобы их просмотреть на просвет. Рапасов давал ему объяснения. Когда все негативы были просмотрены, Маковкин обратился к присутствующим:

– Вот в чем дело, товарищи. Нам нужно собрать побольше фотографий, показывающих работу геодезистов и топографов на Памире. Осенью устроим фотовыставку. Сделаем хороший фотоальбом и пошлем в Москву. Пусть начальство посмотрит, в каких условиях мы с вами живем и работаем.

– Я дал указания исполнителям, чтобы они снимали на фототеодолитные пластинки интересные места, – сказал Самарин. – А завтра выезжает начальник фотолаборатории для съемки «Ледяного берега» Кара-Куля.

– Это хорошо, ведь камерой от фототеодолита снимать неудобно. Надо чтобы наши фотографы почаще ездили к полевикам, вместе с ними поднимались в горы и все фиксировали на пленку.

 

6

 

Перед отрядом Л. Н. Передеренко стояла трудная задача, требующая большого напряжения всех сил: ему предстояло выставить и определить несколько пунктов основного геодезического ряда второго класса на высочайших вершинах Рушанского и Шугнанского хребтов, разделенных рекой Гунт. С. И. Клунников, много лет занимавшийся изучением геологии Памира, в 1936 году писал:

«Южный... Памир до самого последнего времени оставался почти полнейшей terra incognita (неизвестная земля. – О. Ч.). В течение ряда лет я производил геологические исследования на Южном Памире и не мог, конечно, пройти мимо ряда несообразностей в существовавших до сих пор географических представлениях». Далее Клунников сообщает, что в Рушанском хребте он обнаружил высочайшую вершину:

«После вычисления высоты пика по засечкам узнаем, что высота колеблется между 6900 и 7150 м (одна из засечек дала даже 7230 м). Во всяком случае, эта вершина достигает 7000 м высоты».

Вершина, о которой упоминал Клунников, оказалась пиком Патхор (В 1947 году стало известно, что С. И. Клунников ошибся в измерении высоты пика Патхор. По точным геодезическим наблюдениям, произведенным Н. А. Абрамовым, высота пика Патхор 6080 метров). Летом 1946 года на нее поднялась группа альпинистов. Пик Патхор расположен в центральной части Рушанского хребта. Вершины, находящиеся в западной его части, не интересовали альпинистов, так как по высоте едва превышали 5000 метров. Правда, абсолютные высоты не дают еще представления о труднодоступности вершин, здесь важны относительные высоты или, как говорят топографы, превышения и характер склонов. Превышения Рушанского хребта и его соседа Шугнанского достигают трех километров, а крутые склоны изрезаны почти сплошь скалами. Среди них сползают длинные шлейфы осыпей, заканчивающиеся у подножий колоссальными конусами выноса.

Отряд Леонида Никитовича Передеренко обосновался недалеко от слияния рек Гунта и Ривакдары в живописном таджикском поселке Ривак. Теснившие друг друга скалистые громады гор с гигантскими веерами осыпей, поднимавшихся почти до самых вершин, окружали поселок. На дне долины, в том месте, где сливаются реки, возвышалась темная скала, похожая на громадного зверя, уткнувшегося мордой в землю. На берегу небольшого тенистого пруда, окруженного густыми деревьями, почти у самой дороги были установлены две горные палатки; в большой разместились рабочие отряда, а в маленькой – Леонид Никитович с женой Варей, совсем еще молоденькой, с миловидным нежным лицом и пышными светлыми волосами. Глядя, как муж и его помощники окапывают палатки, Варя улыбнулась:

– Можно подумать, что мы собираемся в них зимовать.

– Украинцы – народ работящий, – заметил Леонид Никитович, вытирая пот со лба.

В отряде действительно, кроме одного узбека, все были украинцы. Около палаток собралось несколько женщин таджичек в широких просторных платьях и цветных тюбетейках, поверх которых лежали белые платки, свободно спускавшиеся на спину. Женщины с любопытством рассматривали новых соседей. По обеим сторонам палаток стояли низкие глинобитные кибитки; на их плоских крышах в виде пирамид лежало сено.

– А зачем они сено на крыши кладут? – спросила у мужа Варя.

– Чтобы скот не мог достать, – объяснил Леонид Никитович и пошел к ближайшей из кибиток.

Через некоторое время он вышел оттуда с молодым таджиком, одетым в белую рубашку и домотканые светлые брюки, заправленные в сапоги из мягкой кожи без каблуков – пехи; поверх голенищ сапог виднелись шерстяные чулки с пестрым узорчатым рисунком и кисточками сзади, а на голове – красная тюбетейка.

– Хозяин этого дома дает нам под склад одну из своих комнат. Давайте, хлопцы, устраивайтесь, а я пойду испытаю, много ли рыбы водится в здешних краях, –  произнес Леонид Никитович.

– И я пойду с тобой, – сказала Варя.

– Прежде я червей накопаю вот здесь, возле пруда, – и он поднял с земли банку из-под консервов.

Захватив две удочки, они направились к реке Ривак. Стиснутая скалами, река отчаянно пробивала себе дорогу, с силой обрушиваясь на преграждавшие ей путь камни и увлекая их за собой. Устроившись возле одного затона, Леонид Никитович закинул леску в воду.

– А ты, Варюша, вон в том затончике лови, – посоветовал он.

– Я боюсь червей в руки брать, – брезгливо посмотрела в банку Варя.

– Ну давай я тебе насажу.

Варя закинула леску и стала пристально следить за поплавком.

– Эх ты, горе-рыбак, – ласково улыбнулся Леонид Никитович. Но улыбка вдруг исчезла с его лица. Леска у жены резко натянулась, и Варя рывком вытащила огромную маринку. Восторгу ее не было предела!

– Ну и молодчина! – восхищенно проговорил Леонид Никитович. – Дай я еще насажу червя.

– Я сама попробую.

С замиранием сердца Варя двумя пальцами вытащила из банки червя и насадила его на крючок. Затем, тщательно вымыв руки, снова забросила леску в воду. Через какое-то мгновение леска снова пошла ко дну. Рывок – и на берегу, переливаясь серебром, трепещется такая же большая рыба.

– Ну и ну, – удивленно покачал головой Леонид Никитович, – а у меня даже не клюет.

Через час у Вари на низке висело шесть крупных маринок, а у Леонида Никитовича – ни одной.

– Эх ты, горе-рыбак, – с улыбкой, обозначившей ямочки на круглых щеках, проговорила Варя. – Давай-ка сматывать удочки да пойдем рыбу жарить.

Часть своего улова Варя отнесла соседке таджичке. Та в благодарность за это налила ей банку козьего молока и дала несколько кусков кисловатого высушенного творога, очень понравившегося Варе.

На следующий день возле большой палатки общими усилиями сложили печь для хлеба. Варя отправилась к соседям за закваской. В комнате, куда она вошла, находились две женщины таджички: одна – пожилая, другая – молодая, очень красивая, с большими глазами и длинными ресницами. Возле стены стоял сундук, прикрытый выгоревшим ковриком. В центре топилась глиняная без трубы печка. Дым от нее стлался по всей комнате и выходил наружу через большую дыру в потолке. Возле печки суетилась пожилая женщина. Отрывая от теста небольшие кусочки и придавая им форму лепешек, она прилепляла их вертикально к стенкам печи. Готовые лепешки молодая женщина складывала в миску.

– Салям, – произнесла Варя.

– Салям, салям, – приветливо ответили обе женщины и жестами показали на разостланный на глиняном полу ковер.

Они почти не знали русского языка. После долгих объяснений Вари, весело смеясь друг над другом, женщины, наконец, поняли ее. Поблагодарив за закваску, Варя собиралась уходить, но молодая женщина остановила ее жестом руки.

– Аппа, аппа, – сказала она и подошла к печке, на которой стояла доверху наполненная лепешками миска. Взяв несколько лепешек, она протянула их Варе.

– Спасибо, – поблагодарила Варя и с улыбкой добавила: аппа.

Обе женщины засмеялись, а старшая одобрительно кивнула головой:

– Башан.

Затем она постучала себя кулаком по груди и сказала: Савсан, а указав на молодую женщину, проговорила: Бибимо.

Варя догадалась, что так зовут женщин. Она тоже постучала себя по груди и назвала свое имя.

– Вара, – повторила Бибимо.

Выйдя из кибитки и перебрасывая горячие лепешки с одной ладони на другую, Варя ускорила шаги.

– Что означает слово «башан»? – спросила она у мужа.

– По-таджикски это означает «хорошо».

– А аппа – женщина?

– Да.

– Я так и поняла.

Лепешки оказались необыкновенно вкусными.

Отряд готовился к восхождению. Накануне отъезда обнаружилось, что лошадь Звездочка занемогла. Леонид Никитович расстроился:

– Что же с нею делать?

– А вы в походе обойдетесь без нее? – спросила Варя.

– Обойтись-то обойдемся, да как ее оставишь? За ней уход нужен.

– Я буду за ней ухаживать.

– Где уж тебе! – добродушно усмехнулся Леонид Никитович. – Ты боишься даже подойти к лошади.

– А вот посмотришь, вылечу.

– Ладно, посмотрим, – согласился Леонид Никитович, так как больше ничего не оставалось делать.

Поход предстоял тяжелый, и всех рабочих, не исключая завхоза Ободовского, Леонид Никитович намеревался взять с собой.

– Мы, Варюшенька, вернемся дней через пять при условии, если будет благоприятная для наблюдений погода, – сказал он жене.

– Пять дней! – глубоко вздохнула Варя. – Значит, пять дней я буду тревожиться за тебя.

– А ты не тревожься. Занимайся рукоделием, читай, ходи на рыбалку.

– А отсюда видна гора, на которую вы будете подниматься?

– Видна. Показать?

– Покажи.

Они вышли из палатки, и Леонид Никитович указал рукой на далекую гору с иззубренной скалистой вершиной и пятнами снега в расщелинах.

– На самом высоком острие мы поставим тур с шестом.

 

Через четыре дня на попутной машине в Ривак приехал Ободовский и передал Варе записку от мужа. В ней было написано карандашом:

«Варюшенька, здравствуй. Вчера поздно поднялись на вершину. Рассчитывал сегодня отнаблюдать пункт, но помешала облачность. Всех, кроме Диденко, отправляю вниз с тем, чтобы побольше оставить для себя продуктов и теплых вещей. Будем сидеть на вершине до ясной погоды. Если задержимся еще на несколько дней, не беспокойся...»

Ободовский пробыл в лагере недолго. Взяв дополнительно продукты, он выехал с машиной, идущей в Хорог.

С утра до самого вечера Варя просиживала на скамеечке возле палатки и напряженно всматривалась в силуэт горы, где находился муж. Ей иногда даже казалось, что она видит на острой скале двух людей. В тягостном ожидании она провела еще три дня после отъезда Ободовского.

«Почему же их так долго нет? Погода все время стоит ясная, безоблачлая. А может быть, с ними что-нибудь случилось при спуске с вершины?» – с ужасом думала она.

В тревожных думах Варя провела еще пять дней, окончательно потеряв покой и сон. Ее взгляд был постоянно прикован к запомнившейся во всех деталях уже ненавистной вершине. Часто навещавшая Варю Бибимо смотрела на нее прекрасными грустными глазами и гладила ее шелковистые волосы, выражая свое сочувствие. На двенадцатый день, сидя обычно на скамеечке, похудевшая и безучастная ко всему, Варя вдруг услышала мотив любимой песни мужа «Дивлюсь я на небо», раздавшейся откуда-то издалека. Растерявшись от неожиданности и не веря своим ушам, она продолжала сидеть. Затем вскочила со скамейки и бросилась по дороге к пригорку, скрывавшему возвращающийся отряд. А красивый звонкий баритон мужа уже отчетливо выводил:

 

Далеко за хмари, подали вид свiту,

Шукать собi долi, на горе привiту...

 

Взбежав на пригорок, Варя увидела группу всадников. Впереди на высокой стройной лошади под смешной кличкой Баня сидел муж. Сдерживая радостные слезы, она побежала навстречу. Леонид Никитович заметил жену и пришпорил коня. Поравнявшись с ней, он мгновенно очутился на земле.

Варя приникла к груди мужа и расплакалась:

– Я все глаза просмотрела...

– Но я же тебе написал, чтобы ты не волновалась, если мы задержимся.

– Да, но погода-то все время стояла хорошая. Над вашей вершиной ни одного облачка не было видно.

– Зато другие вершины семь дней скрывали облака и их нельзя было отнаблюдать. Мы с Диденко до последней возможности тянули продукты. Думал, придется спускаться, не сделав наблюдений. Ну, пойдем домой, а то вон рабочие специально остановились на перекур, чтобы не мешать нашей встрече.

Возле палаток Леонид Никитович увидел спутанную Звездочку, стоявшую около большого вороха свежей травы и мирно жевавшую ее.

– Ну как наша Звездочка, поправилась?

– Как видишь, – с гордостью ответила Варя. – Я каждый день рвала ей по целому мешку травы и водила на речку поить.

– Какая ты у меня умница. Ну чтобы мы делали без тебя?

Леонид Никитович вошел в палатку и в недоумении остановился: на топчане лежало несколько тряпичных кукол с разрисованными чернильным карандашом лицами.

– Что это, ты в куклы играешь? – удивился он.

– Я соседским ребятишкам их сшила. Мне их так жалко. Они ничего здесь не видят.

– Время, Варюша, сейчас тяжелое. Вот оправится наша страна после войны, будут у ребят и игрушки, – тихо проговорил Леонид Никитович, кладя на тумбочку полевую сумку.

 

Несколько дней пребывания в Риваке пролетели незаметно. Люди отдохнули, набрали сил для нового восхождения и снова вышли в поход. У селения Танг отряд переправился через Гунт и стал подниматься по ущелью. Убедившись, что дальше провести лошадей нельзя, Передеренко распорядился снять с них вьюки и устроить привал. Утром он сказал Азизову:

– Ты, Юсуп, сведешь лошадей ниже на луг. Мы спустимся туда дня через два.

– Хорошо, товарыш началнык.

– Ну, хлопцы, готовы?

– Готовы, – ответил за всех Бортник, просовывая руку в темляк ледоруба.

По ущелью, а затем по скалистому склону отряд двигался до наступления темноты. Была пройдена только половина пути. Забравшись в спальные мешки, устроились в скалах. Исчезли последние отблески зари, и сразу стало темно. Мириады больших и малых звезд усеяли черный бархатный небосклон. Все проснулись от нестерпимого холода, сковавшего все тело. Пришлось вылезти из мешков.

Забрезжил рассвет, и отряд продолжил подъем. Чем выше поднимались, тем становилось труднее дышать из-за недостатка кислорода. С восходом солнца вышли к леднику, на преодоление которого потратили весь день. Вторую ночь, еще более холодную и ветреную, провели в сотне метров от вершины. Задолго до рассвета, еще при луне, начали рубить лестницу в крутом ледяном склоне. Тяжело было работать ледорубом на большой высоте, но зато не чувствовалось холода. Ледяной склон сменили скалы, становившиеся с каждым метром все отвеснее. Трудно было выбирать площадку для упора ноги или расщелину, куда можно просунуть ладонь. Когда все участники восхождения выбрались на сравнительно широкий каменный балкон, Передеренко предложил:

– Давайте свяжемся по трое. Я поведу одну связку людей, а Бортник – вторую.

В связке лазить по скалам очень неудобно. Пока один подыскивает упоры для рук и ног, двое вынуждены ждать.

– Никогда еще не приходилось попадать в такую скалистую трущобу, – проворчал себе под нос Леонид Никитович.

На подступах к вершине дорогу преградила высокая отвесная скала. «Неужели придется отступить, не поставив пункта?» – с тревогой подумал Передеренко, осматривая гладкую, как стена, скалу. На высоте трех метров он заметил небольшой выступ.

– Чего остановились? – донесся снизу голос Бортника.

– Стена впереди, – ответил шедший вслед за геодезистом Выпирайленко.

После некоторого раздумья Леонид Никитович обратился к Выпирайленко:

– Видишь на скале выступ?

– Вижу.

– Надо на него забраться.

– Высоко больно. Не достать.

– Сними ботинки и теодолит. Возьми конец веревки у Диденко и привяжись к нему. Затем встанешь ко мне на плечи и попытаешься подтянуться на руках. А я буду страховать тебя.

– Спытаю.

– Выпирайленко встал на плечи Передеренко и заскользил руками по гладкой стене.

– Нащупал? – нетерпеливо спросил Леонид Никитович.

– Нащупать-то нащупал, да не знаю, выберусь ли.

Плечи геодезиста освободились от нагрузки. «Выбрался!» – обрадовался он. Но радоваться было рано. Ноги рабочего снова коснулись плеч. Только на четвертой попытке Выпирайленко забрался на выступ. Увлекая за собой веревку, к которой был привязан Передеренко, он полез выше. На время рабочий исчез из виду. Но вот показалось его широкое улыбающееся лицо:

– Подымайтесь. Я закрепил веревку.

Передеренко, а за ним остальные выбрались на скалу, оказавшуюся самой высшей точкой вершины. Скала имела форму иглы.

– Треногу ставить не будем, а установим теодолит прямо над маркой, – вслух размышлял Леонид Никитович. – Придется наблюдать лежа, обвязавшись веревкой. А сейчас давайте немного спустимся вниз и подыщем место для ночлега.

– А ночка сегодня подходящая будет, – заметил Желтухин, прикрывая рукавицей лицо от колючего ветра.

Над горными хребтами разлилась тихая холодная звездная ночь, предвещавшая ясный безоблачный день.

...С первыми лучами солнца Леонид Никитович принялся за наблюдения. Еще никогда в жизни ему не приходилось работать так, как на этой вершине.

– Жаль, фотоаппарата нет. Вот бы вас сфотографировать, – засмеялся Лучин, глядя, как начальник ползает вокруг инструмента.

– А снимок жинке показать, – вставил Выпирайленко.

– Вы даже не заикайтесь при ней об этом, – строго посмотрел на рабочих Леонид Никитович.

Спуск прошел благополучно.

Сколько раз провожала Варя мужа в походы! Оставаясь подолгу одна, она наблюдала за жизнью трудолюбивых таджиков, целыми днями работавших на крохотных полях, разбросанных по долине. Варя знала, что таджики используют под посевы даже маленькие ровные площадки, затерянные в горах, куда можно добраться лишь опасными тропами. Эти голые каменистые площадки ранней весной мужчины расчищали от камней, заносили на них землю и засевали богарными культурами. И вот сейчас, сидя возле палатки, Варя с интересом наблюдала за вереницей мужчин, спускающихся по тропинке с необычайно крутого склона. У каждого за спиной торчали три высокие, похожие на лыжи палки; между ними было заложено по нескольку снопов с пшеницей. Она видела, как мужчины свалили снопы возле небольшой круглой площадки, приспособленной под ток, где происходила молотьба. По кругу ходили два быка, привязанные к столбу в центре тока. Их подгонял тоненький, как тростинка, юноша. Быки копытами топтали пшеницу, выбивая из колосьев зерно. Время от времени юноша останавливал быков и ворошил солому.

– Как примитивно они молотят, – сказала Варя завхозу Ободовскому, оставшемуся на этот раз в лагере. Он сколачивал ящики из-под консервов, чтобы отправить на базу партии.

– У них здесь такие маленькие посевные площади, что нет смысла применять технику. А возить пшеницу для обмолота в Хорог далеко и дорого.